Розеттский ключ - Уильям Дитрих

— Когда они начнут атаку, Нед, ты должен крутить рукоятку, как сам дьявол.

— Уж будь спокоен, мистер, я устрою этим лягушатникам фейерверк почище, чем в День всех святых.

Мириам помогла собрать наше изобретение, ее ловкие пальцы идеально справлялись с тонкими соединениями банок. Неужели древние египтяне знали и о таком волшебстве?

— Хотелось бы мне, чтобы старина Бен посмотрел на эту красоту, — заметил я, когда мы как-то вечером сели отдохнуть в башне, а металлические детали нашего волшебного устройства поблескивали в тусклом свете, проникавшем сквозь узкие стрельчатые окна.

— Кто такой старина Бен? — тихо спросила она, привалившись к моему плечу.

Мы сидели рядом на полу, и такая физическая близость уже не казалась чудесной, поскольку я мечтал о большей.

— Американский мудрец, один из основателей нашего государства. Он был франкмасоном, знал историю ордена тамплиеров, и кое-кто полагает, что на основе их воззрений он и создал наши Соединенные Штаты.

— Каких воззрений?

— В общем, я точно не знаю. Вероятно, они связаны с тем, на каких законах должна строиться жизнь страны. На какой вере.

— А во что верите вы, Итан Гейдж?

— Такой же вопрос задавала мне Астиза! Неужели об этом спрашивают все женщины? Я в итоге поверил в нее, и как только поверил, то сразу же потерял.

— Вы тоскуете по ней, верно? — сказала она, печально взглянув на меня.

— Как и ты, очевидно, тоскуешь по своему погибшему на войне жениху. Как Иерихон тоскует по своей умершей жене, Большой Нед по Малышу Тому, а Фелипо по монархии.

— Поэтому все мы здесь отмечены печатью скорби. — Она помолчала немного, а потом добавила: — А знаете, Итан, во что я верю?

— В христианские каноны?

— Я верю в уникальность, утверждаемую церковью.

— Ты имеешь в виду Бога?

— Я имею в виду, что в нашей безумной жизни существует нечто совершенно особенное. Я верю, что в жизни каждого человека бывают редкие моменты, когда мы чувствуем уникальность всего окружающего мира. Большую часть времени мы глухи и слепы, замкнуты в своем одиночестве, как цыпленок в яйце, но порой нам удается пробить скорлупу и выглянуть наружу. К блаженным праведникам часто приходят такие откровения, а к грешникам — никогда. Но когда это удается — когда осознаешь вдруг истинную самобытность, гораздо более реальную, чем все кошмары нашей обыденной жизни, — то все становится приемлемым. И я верю, что если удастся найти полного единомышленника по такой вере, того, кто так же пытается пробить ограничивающую нас яичную скорлупу… В общем, тогда совместными усилиями эти двое, вероятно, смогут полностью избавиться от скорлупы. А это самое большее, на что мы можем надеяться в этом мире.

Меня пробрала внутренняя дрожь. Неужели эта чудовищная война, в прошлом году поймавшая меня в ловушку, обернулась фальшивыми мечтами, заключив меня в непробиваемый панцирь? Знали ли древние, как выбраться из такой ловушки?

— Я не знаю, испытал ли хоть раз такой удивительный момент. Разве это означает, что я закоренелый грешник?

— Грешник никогда не признался бы в этом, даже самому себе. — Ее рука коснулась моей заросшей щетиной щеки, а глаза блеснули, как морская пучина за рифом в Яффе. — Но когда такой момент придет, вы должны понять его, чтобы узреть иной свет.

И тут она поцеловала меня, впервые с настоящей страстью, ее жаркое дыхание воспламенило меня, она пылко прижалась ко мне, дрожа всем телом.

И тогда меня затопила любовь не только к Мириам, но ко всему белому свету. Не схожу ли я с ума? На один кратчайший вздох я почувствовал связь со всеми смятенными душами нашего безумного мира, испытал странное чувство общности, наполнившее меня жестоким разочарованием и любовью. И я ответил ей долгим и страстным поцелуем. Наконец-то меня покинули мучительные воспоминания о давно потерянной Астизе.

— Итан, я сберегла ваших золотых ангелов, — пробормотала она, вытягивая бархатный мешочек, висевший у нее на груди. — Теперь вы можете забрать их.

— Сохрани их как подарок.

— Какой мне теперь прок от них?

Наш разговор прервал жуткий грохот, сверху посыпались обломки камней, и вся наша башня содрогнулась так, словно колоссальная рука титана вознамерилась вытряхнуть нас оттуда. На мгновение я испугался, что башня рухнет, но она перестала шататься и лишь осела, слегка накренившись. Прозвучали сигнальные трубы.

— Они взорвали мину! Началось наступление!

Пришла пора испробовать нашу цепь.

Я выглянул из проема в туманную мглу, насыщенную пороховым дымом и пылью.

— Останься здесь, — велел я Мириам. — Я попытаюсь выяснить, что там случилось.

Со всех ног я помчался на крышу башни. Фелипо был уже там, он стоял с непокрытой головой, перегнувшись через парапет, не обращая внимания на свистевшие вокруг пули.

— Их минеры прорыли подкоп и заложили под башню пороховую мину, — сообщил он мне. — По-моему, они недооценили крепость кладки. Ров усыпан обломками, но в стене лишь пробили брешь. Я не заметил идущих наверх трещин. — Он отклонился назад и схватил меня за руку. — Готово ваше магическое устройство? Бонапарт исполнен решимости, — добавил он, махнув рукой в сторону французского лагеря.

Как и раньше, военная колонна быстро передвигалась вдоль древнего акведука, но теперь, похоже, в атаку бросили несколько батальонов. Длинные на сей раз лестницы покачивались из стороны в сторону согласно с бегом несущих их солдат. Я тоже перегнулся через парапет. В стене у основания башни зияла большая дыра, а ров завалил внушительный слой обломков.

— Отправьте к этому пролому ваших лучших людей, — посоветовал я Фелипо. — А я буду удерживать атакующих с помощью моей цепи. Когда они собьются в кучу, палите по ним из всех орудий. — Я повернулся к Смиту, который, запыхавшись, вышел на крышу. — Готовьте ваши бомбы, сэр Сидней!

Он перевел дух.

— Я покажу им, как гневается Громовержец.

— Действуйте со всей решительностью. Через какое-то время заряд моего устройства снизится, и они смогут прорваться в башню.

— К тому времени мы покончим с ними.

Спустившись с крыши, Фелипо бросился вниз к пролому, а я к моему новому помощнику.

— Итак, Нед, пора! Ступай к нашему агрегату и крути его что есть мочи! Они наступают, и наша баночная батарея должна быть заряжена под завязку!

— Ты опускай цепь, мистер, а я обеспечу искру.

Я поставил по паре моряков к лебедкам, велев им не высовываться до тех пор, пока я не прикажу опускать цепь. После взрыва мины началась всеобъемлющая перестрелка, размах и ожесточенность сражения казались умопомрачительными. Со всех сторон гремели пушки, вынуждая нас перекрикивать их грохот. В воздух взлетали кучи обломков от падающих на улицы города ядер. Порой мы замечали пролетающие над нашими головами сплошным потоком снаряды, а когда они приземлялись, слышался оглушительный треск и к небу вместе с бренными останками вздымались клубы пыли. Наши собственные ядра, падая на позиции французов, создали там подобие песчаной бури, порой опрокидывая или взрывая полевые орудия и пороховые тележки. Передовые силы французских гренадер уже стремительно бежали ко рву, выставив вперед лестницы как пики.