Приговор, который нельзя обжаловать - Надежда и Николай Зорины

– Нет, Игоречек, не нужно. Да ведь все хорошо. У меня сегодня совсем не болело сердце. Я прекрасно себя чувствую, только немного устала.

– Я не помешаю! – Он умоляюще посмотрел на меня, просто впился взглядом. – Я в другой комнате… Только иногда буду заглядывать к вам, чтобы проверить, убедиться, что с вами все хорошо. Ну, пожалуйста!

– Нет. Спасибо тебе. Действительно спасибо за все. Приходи лучше завтра с утра.

Мягко, но решительно я выпроводила его – и тут же захлопнула дверь. Как же измучил меня его визит, господи, как же измучил!

Я вернулась в комнату, накинула на плечи одеяло – меня опять стало невыносимо знобить. За окном совсем стемнело – кончился день. Взяла на колени Тоба, погладила, словно он был живой, настоящей собакой. Ну и что же мне делать, чем занять себя в эти последние минуты? Вспоминать нельзя, письма прощальные писать некому, молиться ни к чему, да и не примет Он моих молитв, не дойдут они до Него, да и в Бога не верю. Ждать в праздности слишком утомительно и – нет, не страшно, а как-то неестественно для души. Заварить, что ли, напоследок еще чаю?

Я встала, сбросила одеяло, положила собаку на кровать, пошла на кухню. Но дойти не успела – раздался звонок. Ну, вот и все. Пора!

В полном одиночестве – наваждение не повторилось – дошла до двери, глубоко вдохнула и выдохнула воздух, чтобы успокоить сердцебиение, повернула рычажок замка. Мелькнула мысль, что вдруг это вернулся Игорь, я испугалась и резко распахнула дверь. Нет, не Игорь, слава богу, не Игорь, это пришел он, долгожданный мой визитер, следователь Родомский.

Мы прошли в комнату – не в ту, где я весь этот вечер, да и все эти дни сидела, а в другую, в гостиную. Родомский кивнул на диван, приглашая сесть, словно не он, а я была у него в гостях.

– Ну вот, Аграфена Тихоновна, – он весело посмотрел на меня, – наконец все встало на свои места. Мое расследование подошло к логическому завершению.

– К завершению? – вспомнила я вопрос из Сониной рукописи. – Вы нашли убийцу?

– Нашел. – Он мне улыбнулся и одобрительно покивал головой: все идет по сценарию. – Вот ваша повесть. – Родомский достал из папки изрядно потрепанные и помятые листы из тетрадки Сонечки, которые я передала киллеру. – Она добросовестно прочитана и проиграна. Все получилось, как вы хотели.

Я собрала листы, скрепила их вместе, по порядку.

– Ни одного сбива не произошло, – не удержался он, чтобы не похвастаться.

– Деньги вы получили сполна, – осадила я.

– Да, все в порядке. – Он немного помолчал, в некотором замешательстве меня рассматривая. – Может быть, вы хотели бы перечитать? Я подожду.

– Нет, не стоит. – Я отложила рукопись в сторону.

– Тогда приступим. Здесь, – он постучал по своей папке согнутым пальцем, – собраны все доказательства вашей виновности в убийствах четырех человек, но мне бы хотелось получить еще ваше чистосердечное признание.

– Зачем? Если у вас есть доказательства? Или они недостаточно убедительны?

– Они достаточно убедительны, но всегда лучше иметь… Да вам ведь теперь все равно, вы же знаете, что я не оставляю свидетелей, а заказчик – главный свидетель.

– Знаю.

– Так отчего бы не написать?

– Ну хорошо, давайте бумагу.

Родомский протянул мне чистый лист и изгрызенную на конце дешевую одноразовую ручку – меня передернуло от отвращения, но вставать и искать свою не хотелось. Просто, сухо, но четко и вполне убедительно изложила факты: где, когда, по какой причине. О том, что я наняла киллера, Родомский просил не писать, и потому вышло, будто все эти убийства я совершила собственноручно.

– Вот, пожалуйста. – Я протянула ему заявление. Следователь внимательно прочел заявление, положил в папку, застегнул ее на молнию.

– Все в порядке. А теперь… – Он кивнул на окно. – Пора!

Я не пошевелилась, насмешливо смотрела на него и не двигалась с места.

– Аграфена Тихоновна, чего же вы?

– Не будем терять времени и создавать друг другу ненужные проблемы? Это вы хотели сказать?

– Ну, в общем, да. – Он самоуверенно улыбнулся. – Вы хорошо помните текст.

– Получается, и вы неплохо его изучили.

– Пришлось. Я всегда ответственно отношусь к своей работе. К любой, нравится она мне или нет. По мне так: взялся за дело – выполни его добросовестно, а иначе и браться не стоит. Например, работу следователя я просто ненавижу, всеми силами своей души ненавижу. Вы не можете представить, как я измучился. Это второе мое, ненастоящее, насквозь фальшивое, лицо – лицо следователя Родомского – отвратительная рожа. На работе я представляю собой этакого грубого солдафона-служаку, и, что самое страшное, действительно себя таким начинаю ощущать: разговариваю, действую, думаю даже, как грубый мент. И ненавижу себя в этом качестве. Но тем не менее это нисколько не мешает мне выполнять свою работу добросовестно, более того – ревностно. Впрочем, с этим скоро будет покончено, завтра же я подаю в отставку. Видите ли, Аграфена Тихоновна, сегодняшний день не только для вас последний, он станет последним и в жизни следователя Родомского.

– Вот как? И чем же займетесь? Полностью отдадитесь любимому делу – убийствам?

– Не знаю, еще не решил. Там посмотрим. – Он опять немного помолчал, мечтательно улыбаясь. – Ну, тянуть дальше некуда, чем раньше начнем, тем раньше все закончится. Давайте! – Родомский уже в нетерпении кивнул на окно. – Вы ведь сами все решили, знали, на что идете. Да и нет у вас пути назад.

– Знаю. И не отказываюсь. Я… Да, сейчас.

Я поднялась, прошла мимо Родомского, не посмотрев на него, открыла окно и стала забираться на подоконник.

– Вам помочь? – услышала озабоченный голос, но ничего не ответила, не обернулась. Холодный ветер хлынул в лицо. Снизу раздался вдруг страшный, отчаянный крик. Я успела понять, что это кричит Игорь, и прыгнула вниз.

Я вдруг поняла, что это вовсе не крик, а долгий, протяжный, настойчивый звонок в дверь, сделала над собой неимоверное усилие и вынырнула из забытья. Нужно встать и поскорее открыть – это приехали мои родители и Вероника, вернулись из отпуска. Да, кажется, с ними ездил и Артемий Сергеевич. Как я по ним соскучилась!

Но как трудно встать, как трудно открыть глаза! И отчего-то страшно окончательно проснуться.

Звонок прекратился. Наверное, они не дождались и ушли. Я опоздала… Нет, это они опоздали. Вернулись на полчаса позже, потому что кто-то на предпоследней станции дернул стоп-кран. Открыть бы глаза, открыть бы глаза…

Сквозь сомкнутые веки сочится яркий свет. Странный свет, слишком яркий для шести часов зимнего вечера. Мне нельзя просыпаться.