Я люблю зверя - Наргиза Огненная

Я смотрела на главный вход дворца. Любовалась его мощью, его чарующей красотой и небывалой историей. Ведь, с Великого бедствия это единственное, что осталось нетронутым, единственное, что уцелело. Сколько же историй он хранит, сколько повидал и пережил. И мою историю, он тоже теперь знает. Лишь Дворец знает, что я пережила, чувствовала и как я влюбилась. И он сохранит мою тайну, до того момента, пока я не вернусь.

А я вернусь, скоро, очень скоро.

Прощаясь, с дворцом, ее обитателями, я не удержалась и заплакала. Я обещаю себе, что это последние слезы, что льются из-за кого-либо. Никогда больше, я не заплачу из-за кого-то. Никто больше не заставит меня проявить такую слабость. Поэтому сейчас, я себе это позволила. Так как обида переполняла меня всю, боль сожаления и необратимость последствия давили. Снова давили, как камень, что тянет утопленника на дно, не сдаёт всплыть и вдохнуть спасительного воздуха. Я, а задыхалась, от этих чувств, от негодования и унижения, что испытала.

Отец был прав. Элита бывает жестока, и бьет по самому больному. Но разве я не Элита, не часть их круга. Я теперь состою в одном из самых уважаемых и древних родов, более того я являюсь их хранителем. В конце концов я Филия, полу богиня, что чтут и уважают, а что в итоге? Со мной обошлись как с тряпкой. Окунули уже в грязное ведро и протерли пол, чтоб они остались чистыми, как этот пол и сверкали, а я ушла в подвал, где стоят эти ведра с тряпками. И ни статус, ни кровь, ни род, ничто из этого здесь не имеет значение. Имеет только сила. И я вернусь. Да, так эффектно, что никто не ожидает. Они думают, что прогнали меня, что я как трусливая гиена, поджав хвост убегаю. Нет, я иду, в свой дом, там, где мама говорила, что есть островок счастья, который всегда поддержит и не важно, что случиться и как сильно я упаду. Встать с колен можно всегда, главное пытаться.

— Зайка, идем, нам пора, — отец аккуратно тронул меня за плечо, привлекая внимания.

Он следил за тем, чтобы все вещи были уложены в карету, подготовили именно нашу. Глава рода Суинфордов, пытался дать нам свою, так как я хранитель реликвии, мне положено самое лучшее. Но отец наотрез отказался и был груб с ним. Мне даже стало немного жаль дедушку, и я пообещала приехать к ним осенью, он очень обрадовался и просил, что, если я надумаю раньше, обязательно написала ему и вручил мне еще кучу подарков, что не вмещались в нашу карету, пришлось взять еще и повозку для вещей, отдельную. Ведь я приняла все. И это не подкуп и не извинения, никто так и не узнал, что это подстава и кто ее организовал.

Кивнув, я еще раз бросила взгляд на эти мощные двери, что были приоткрыты и начала спускаться в низ.

— Маленькая госпожа, уделите мне минутку?

Не разворачиваясь, я знала, кто это. Теперь я узнаю его из тысячи. Взглянув на отца, прося у него так разрешения, молила, чтоб позволил. Ведь теперь он был строг и суров, после инцидента. Да и разговор у нас вышел, тоже еще тот:

— Что ты там стоишь? Заходи уже Анника, я тебя по всему дворцу уже часа два ищу. Даже сделав шифтин, не учуял тебя, как будто ты была закрыта чужим запахом.

Я долго стояла возле двери своей комнаты, не решаясь зайти. Знала, что отец там, ждет меня. Стыд и вина ели меня изнутри. Как мелкие паразиты, что сидят тихо и ты о них не знаешь, пока не приходит час, и потом они занимают все твое естество и мысли, что отвязаться ты уже не можешь. Да и как? Пока не примешь отвар. Ох, был бы отвар от угрызений совести, было бы проще жить на этом свете.

Я толкнула дверь и потихоньку заглянула. Отец сидел на кресле возле окна. Набрав побольше воздуха, шагнула в перед. Захотелось сразу опустить голову и не видеть отцовских глаз, но он и так на меня не смотрел. Он сидел задумчиво-хмурясь и смотря в окно, а мне был виден его профиль и руки, что сейчас теребили платок.

Подойди и сядь, пожалуйста. — строгий, усталый и такой напряжённый.

И все из-за меня. Хотелось упасть возле его ног и плакать, просить прощения, оправдываться, но я не стала этого делать, слишком силен проступок, чтобы как в детстве, поплакать и сказать — "что я так больше не буду". И папочка простит, поймет, погладит по волосам и скажет, что я же его зайка, поэтому не могу усидеть на месте. Поцелует в ладошку и отпустит снова совершать ошибки, а я снова прибегу к нему в поисках утешения и поддержки. Нет, Ника, тебе уже не семь и мамы нет рядом и это не детская шалость.

Я прошла с трудом через всю комнату, ноги были ватные и плохо слушались. Села на рядом стоящее кресло, почти на против, немного с боку. Нас разделял лишь низкий, созданный природой из корней деревьев, столик, что вечерами служил мне подставкой для того, чтобы легче было забраться на подоконник и рисовать.

Тяжелый вздох отца — устал. Он очень устал и огорчен. Снова его морщинка на лбу, что так хочется убрать, прикосновением, обнят и утешить, но так я только разозлю, ведь сейчас, это я источник его огорчений и переживаний.

— Ты же мне обещала, Ника! Ты же обещала, что будешь тихая как мышка… — разочарованный и раздосадованный голос, он не злиться, он негодует.

А мне от этого еще более тошно. Лучше бы сейчас стал ругаться или кричать. Но не грустить и отворачиваться от меня. Он не смотрел, глядел куда угодно, но не на меня, не мог. Я видела, что не может даже взглянуть.

— Я… О, Велес… я старался тебе дать свободу, дать возможность общаться, заводить друзей, не зажимать тебя в рамки и не… и не давить, не следить, как слишком опекаемый отец. Я ведь понимаю, что ты уже не ребенок и не нуждаешься уже во мне, так как раньше. И я старался тебя потихоньку отпускать. Решил, что это хороший момент и шанс, нам с тобой чуть-чуть отвыкать друг от друга, чтобы потом, когда ты выйдешь замуж, как сказал Ф., я не тосковал сильно, а ты не чувствовала, что обязана мне что-то. Но видимо я ошибся, ты была