Похитить Похитонова! - Д. Густо

Холмская хотела решить загадку, однако понимала, что движет ею не столько любопытство, сколько желание преподнести расколотый орешек на бархатной подушечке принцу – который всё равно не оценит этого подарка и не примет в подарок её саму.

Поэтому хватит распутывать чужие хитросплетения! Пора возвращаться в простенькую жизнь безработного искусствоведа: кумекать над мелкими заботами да сохнуть по актёрам из телевизора.

Вера которые сутки без роздыху сражалась с братом на полях инопланетных сражений. Веки распухли, белки глаз пожелтели и покрылись кровавыми капиллярами.

Нужен перерыв! Она отвалилась, как пьяная, от источника дурмана и включила телевизор.

В очередной раз повторяли ток-шоу с участием Лины Додошиной и её Додошки. Столько раз уже Холмская видела его фрагменты, что хотела было выключить, но потом решила всё-таки досмотреть хоть раз до конца.

Тема была, судя по мёртвым лицам зрителей, преинтереснейшая.

В первом ряду сидел худосочный веснушчатый юноша и ожесточённо чесал шею. Вспомнились студенческие годы – Вера со скуки целую дырку в джинсах прочесала. Справа, чуть ниже кармана.

После рекламной паузы унылого юноши на прежнем месте не оказалось. Наверное, убрали за то, что был слишком живым.

А если в перерыве его покусала левретка? Веснушчатые пальцы так аппетитно дёргались – кошка бы точно не устояла! Олли от кошки отличалась мало, могла и цапнуть. Вот бы у того зрителя остался шрам с какими-нибудь особыми приметами! Предположим, у Олли не было зуба. Если у собачки Эвелины все целёхоньки, будет легко доказать – она вместо старого друга завела нового. Или, может, прикус у одной из них неправильный! Или даже у обеих. У одной вправо косит челюсть, а у другой влево.

Холмская так расфантазировалась, что крепко уверовала в существование шрама. Есть десятки причин, по которым кого-то из зрителей выгоняют из зала, и разум вкрадчивым голосом перечислял их все, но интуиция ветхими нитями накрепко связала отсутствие дохляка с присутствием Олли.

*

Он стоял в самом начале очереди желающих попасть в массовку. Бригадир держал поближе к себе мужчин и молодёжь, чтобы рассаживать на видных местах, разбавляя море старушек.

– А я вас видела на передаче с Эвелиной Додошиной, – очаровательно начала Вера.

– Ой, незабываемый, незабываемый эфир! – включился веснушчатый. – Меня тогда в первый и последний раз выгнали.

– Поссорились с собачкой?

В голосе Холмской прозвучала надежда. Она взглянула снизу вверх своими серовато-зелёными глазами в обрамлении длинных ресниц, рыжий в ответ покраснел. Какая тонкая кожа!

– Не могу сказать, вы так на меня смотрите… и вообще, давно это было, с тех пор я много где сидел.

Через секунду до них одновременно дошёл смысл сказанного, и они расхохотались. Обычно это сближает, но веснушчатый отказался продолжить разговор – бригадир массовки уже распахнул двери проходной.

Веру оттеснили прочь десятки злых старческих локтей.

– Где мы встретимся? – крикнула она, тщась перекрыть недовольный гул.

Актёр массовки приподнялся на людской волне, в последний миг воткнул за дверной косяк визитку и был смыт толпой.

Бабки текли в чёрную дыру, зыркали – сердце замирало каждый раз, когда они тянулись алчными взглядами к кусочку картона, который же не нужен был никому, кроме Веры.

Внезапно из стонущей массы выпросталась сморщенная длань и схватила визитку!

По всей видимости, бабка приняла её за один из тех квадратиков, которые выдают массовке на входе. По окончании съёмок загребущая карга вознамерилась взять свои шестьсот рублей, встать заново в очередь, может быть даже перевернуть берет брошкой назад и с невинным видом получить оплату второй раз по чужому «талону».

Когда она осознала, что жадно сжимает ничего не стоящую бумажку, её перекосило. Вера закусила губу – сейчас ведьма выбросит драгоценность, и лучше бы на улице, чтобы был шанс подобрать.

Толпа поглотила старуху, толпу поглотило чрево проходной. Железная дверь закрылась. На земле лежали только окурки и оторванный каблук.

Холмская знала, что внутри есть турникеты, и дождавшись конца этих похорон Сталина, можно обыскать пространство перед ними.

Когда она наконец вошла, толстуха из местных работниц с тяжким вздохом уже наклонялась, чтобы подобрать то, что желтело на полу. Вера подскочила и в успела выхватить визитку Казимира Веневитинова, ревматолога из Мытищ.

*

Она написала длиннющее послание Казимиру, где объясняла, почему он непременно должен познакомиться поближе с Линой и её изабелловой левреткой.

Ещё более многословно она убеждала Додошину пригласить в гости перспективного молодого человека, готового вложиться в столь же перпективного стилиста.

Перечитав перед отправкой оба письма, Вера первое отправила без изменений, а второе сократила, опасаясь, что Эвелина ничегошеньки не поймёт. Оставила лишь фразу «чувак оживит твой бизнес».

Зазывать Казимира столь старательно было излишне. Завсегдатай телевизионных массовок обрадовался возможности завести связи в мире звёзд, пусть даже это собакоблоггер.

– Только я не понял, что мне надо говорить, – признался он.

– На твоё усмотрение, – вскинула брови Вера. – Просто не выходи из роли инвестора.

– Какие мы гадкие! – почти облизнулся Казимир.

– Просто шутники.

Плутовка поправила своему спутнику галстук-бабочку и нажала на кнопку звонка.

Додошина встретила гостей с собакой наперевес. Холмская прислушалась к ощущениям. Пока ничего.

На протяжении всего вечера она так въедливо следовала взглядом за малейшими движениями веснушчатых рук, что забывала про себя. В других обстоятельствах привычка сливаться с объектом наблюдения ей помогала, но сейчас требовалось находиться в своём теле, а не превращаться целиком в зрение.

Казимир пробежался трепетными кончиками пальцев от локтя до запястья, и Холмская дёрнула удочку:

– Ты что там чешешься? – насмешливо бросила она.

– Я не чешусь. Этим жестом в Италии показывают мурашки. Типа священный трепет. На одной передаче я сидел, и там об этом рассказывал настоящий итальянец.

О, если бы Вера следила не за Казимиром, а за ходом разговора! Теперь она выдала себя.

Парочка ворковала по-прежнему, но возможно, хозяйка и её гость уже сообразили, что неспроста возник такой глупый вопрос. И Холмская пошла в атаку:

– А я знаю, почему ты не чешешься.

– Я тоже знаю, – огорошил веснушчатый. – У некоторых дурная привычка чесаться, а у меня полезная привычка не чесаться. Вот бабушка мне говорит: «Когда ты женишься? Даже не чешешься!».