Царская охота - Олеся Шеллина

— Государь Пётр Алексеевич, — выпалил он. — Алексей Перфильевич Мосолов прибег, требует, чтобы ты оградил его от преследования со стороны командира твоих дворцовых гвардейцев в лице Михайлова, который изволит на Алексея Перфильевича орать, и требовать, чтобы тот какой-нибудь пистоль придумал, который не надо заряжать как те, что у него есть, а заряжать как-то по-другому, что быстро выхватил, выстрелил и перезарядил.

— Погоди-погоди-погоди, — я помотал головой. — Что ты такое говоришь? У Михайлова совсем с головой не все в порядке, я что-то не пойму? А еще я не пойму, что именно ему требуется? Какой пистолет? Таких еще даже не придумали.

— Вот он и требует, чтобы известный оружейник придумал, а оружейник стоит в приемной на коленях и требует в ответ, чтобы его оградили от гвардейца, — я схватился за голову. Что происходит? Когда события настолько изменились, что я их уже вовсе не контролирую.

Александр Меншиков соскочил с телеги, которую тащила флегматичная уже старенькая кобылка. Небольшой, вполне уютный дом в тиши парка, не так далеко от столицы, встретил их тишиной. Но дорожки, ведущие непосредственно к дому, были расчищены, а из труб вился дымок. За домом явно кто-то следил, и им не нужно было снова ютиться в одной маленькой комнате, которую можно было быстро натопить.

— Ну вот, Саша, мы и дома, — молодой человек подал сестре руку, помогая выбраться из саней, где она сидела, укутавшись в телогрейку и большую очень теплую шаль.

— Ты так и не рассказал, что тебе поведал государь, — Александра посмотрела на брата, которого звали почти так же как и ее, и слабо улыбнулась. Она всегда была Саша, а он Шура, так их называли домашние, чтобы не путаться.

— Сказал, что вернул нам это поместье. Надо же, я его почитай совсем не помню, интересно, а бывал ли я тут хоть раз в жизни? — Шура принялся сноровисто выпрягать лошадь из саней. — Сейчас отдохнешь, хорошая моя. Больше тебе не нужно будет так трудиться.

— Это ты Белке или мне? — Саша негромко рассмеялась. Она впервые почувствовала облегчение, какого не было с той самой минуты, как умерла мама, а отец тронулся умом.

— Вам обоим, — Шура подхватил кобылку под уздцы и повел к конюшне, которая выглядела лучше, чем их дом в Березове. На крыше конюшни была видна небольшая труба. Надо же, здесь даже конюшня отапливалась. Не так, конечно, как дом, но все же. — Да, государь нам выделил триста рублей в месяц, чтобы по миру не пошли. Но предупредил, что кормить просто так не собирается, и что мне придется чем-то заняться.

— А про меня он ничего не говорил? — тихо спросила Саша, но брат все равно ее услышал.

— Нет, — он покачал головой и открыл дверь конюшни, столкнувшись нос к носу с выходящим их нее стариком. Тот уставился на Меншикова, а потом всплеснул руками так, что теплые верхонки слетели в снег.

— Господи, князь вернулся, радость-то какая, — и он бухнулся на колени, крестясь и даже не пытаясь скрыть текущие по морщинистым щекам слезы.

— Тихон? — Меншиков присмотрелся к старику, вспоминая. — Саша, смотри, это же Тихон!

Старый слуга проворно вскочил на ноги и бросился к дому.

— Нюра! Нюрка! Князь с княжной домой вернулись! Дождались, родимых!

Меншиков, посмеиваясь завел кобылку в конюшню, сразу отметив, что печь расположена так, чтобы пламя было полностью закрыто. Заслонки не было, и это не позволяло держать тепло, в конюшне было прохладно, но и задохнуться лошадям было проблематично. Саша же пошла в дом вслед за Тихоном. Шла она довольно робко, жизнь в изгнании приучила гордую и когда-то не лезущую за словом в карман княжну к смирению и боязни, что может быть еще хуже, чем уже с ними произошло.

В просторном холле на нее сразу же обрушилось тепло, и Саша сняла шаль, прикрыв глаза.

— Ох, ты же, княжна, — Саша приоткрыла глаза и увидела, как в арке выхода из холла стоит, приложив руки к объемной груди весьма дородная женщина. — Какая худенькая-то. В чем душонка держится?

— Тетка Нюра, ты ли это? — Саша почувствовала непрошеную влагу на глазах. — Я помню, как ты нас с Шуркой гоняла полотенцем, когда мы пытались сладости утащить, кои еще даже не готовы были.

— Ох ты же, горемычная моя, — кухарка всплеснула руками. — А мы здесь с Тихоном, да с Ксюхой обитаем. Ксюха-то замуж вышла за Кирюшку, что на Долгорукинских конюшнях за лошадьми ходил. Вольный он, вот и прибился к нам. Ну а, когда вас силой увезли, нам сказано было сюда поезжать, да дом в порядке хранить. Токмо говорили, что Андрей Иванович Остерман на него глаз положил. Но его быстро окрепший государь скинул на землю из-под облаков. А нас так никто и не тронул. И деньги аккурат на содержание дома приносили. Но ты не сумлевайся, Кирюха грамоте обучен, он все книги расходные вел, ни копейки себе не забирали мы. Жили с огородов. Коровку вот завели, чтобы, значица, молочко всегда свеженькое было. И вот видимо не зря. Тебя, голубку, токмо молочком и надобно теперь кормить, чтобы налилось все, женихам на радость.

— Ох, тетка Нюра, мне бы раздеться где, да ванну налить, дабы вымыться как следует. В государевых хоромах как-то боязно было, все быстро делали, а так хочется в горячей водице полежать. Так давно я не купалась.

— Так ведь, иди, голубушка. Счас Тихона кликну, он тебе горячей водицы мигом натаскает, — и тетка скрылась в коридоре, зовя куда-то запропастившегося Тихона. Саша же направилась прямиком к лестнице, и начала медленно подниматься. Она, так же как и брат, никогда не бывала в этом доме, но слышала, что еще царь Петр выбрал его для различного рода увеселений, иногда и срамных, и отец принимал в этих беспутствах самое непосредственное участие. Вот поэтому его детям вход в этот приют греха был закрыт. Но что делать, коли это поместье — единственное, коим им разрешено пользоваться. Саша вздохнула. Положа руку на сердце, она была рада и этому дому, вроде бы и небольшому, но по сравнению с тем, в котором она жила в последние годы — настоящим хоромам. Поднявшись на второй этаж, Саша принялась заглядывать в каждую комнату, в надежде понять, которая из них будет ее убежищем. Она быстро определилась, выбрав себе комнату, ровно посредине. Войдя в нее, она сняла телогрейку и повесила ее на стул. Там же примостилась шаль. Уже давно Саша отвыкла от привычки бросать свои вещи на пол, чтобы кто-то из холопок их подобрал, почистил и повесил на место в гардеробной. Да и мало у нее сейчас одежды, чтобы расшвыриваться ею направо-налево.

— Тук-тук, — мужской голос сопровождался постукиванием по дверному косяку. Саша резко обернулась и увидела молодого подпоручика, стоящего в дверях. — Разрешите представиться, Семен Голицкий, младший адъютант при канцелярии его императорского величества.

— Мне, я полагаю, представляться не нужно? — вопреки всему голос бывшей княжны звучал ровно и холодно.

— Нет, не нужно, — Голицкий разглядывал Сашу, останавливая взгляд на ее поношенном, но, хотя бы чистом платье. Это было так унизительно, что щеки у нее вспыхнули, а к глазам подкатили непрошеные слезы, которые удавалось сдерживать лишь силой воли. — Не надо меня ненавидеть, — Голицкий примирительно поднял руку и улыбнулся краешками губ. — Я вовсе не виноват в ваших с братом злоключениях.