Собрание птиц - Ренсом Риггз

Хью отправился с нами неохотно. Всю дорогу до маленького домика Элси трещала без умолку:

– Здесь сейчас так скучно, скучно, скучно, никого нового не увидишь. Только какой-нибудь заезжий торговец иногда появляется, да хранитель петли. Скоро должен прийти учитель, он дает мне уроки. Так что скука здесь смертная. А вы откуда?

– Из Лондона, – ответила Эмма.

– Ух ты! Всегда мечтала жить в большом городе. И как там, здорово?

Енох рассмеялся.

– Не особенно.

– Ну ничего, мне все равно хочется его посмотреть. А вы из какого времени? То есть когда вы родились?

– Ты задаешь слишком много вопросов, – заметил Хью.

– Ага, все знают, что я очень любопытная. Брат Тед зовет меня «следовательницей». Возьмете меня с собой, когда отправитесь домой?

– Тебе здесь не нравится? – удивилась Эмма.

– Просто я хочу посмотреть другие места, кроме Локуст Гэп. Кстати, я родом из Цинциннати. Но живу здесь с тех пор, как мне исполнилось четыре.

– Не так уж долго, – сказал я.

Девочка кивнула.

– Ага. Мне тоже кажется, что недолго. Мне всего сорок четыре года.

Мы вошли в крошечный домик. Я почувствовал себя так, словно шагнул в печь. В огромном камине ревело пламя, перед ним была навалена куча одеял.

– Привет, брат, – сказала Элси. Куча одеял зашевелилась и слегка повернулась в нашу сторону. Оказалось, что это мальчик, замотанный в бесчисленное количество тряпок.

– Господи помилуй! – воскликнул Хью. – Он же изжарится заживо!

– Только не трогайте его, – предупредила Элси. – Можно руку отморозить. У него температура тела минус пятьдесят.

– П-п-пр-р-ивет, – с трудом выговорил мальчик, клацая зубами. Кожа у него была голубоватого оттенка, глаза обведены красными кругами.

– Бедняжка, – прошептала Эмма.

Пот градом катился у меня по лицу, но, приблизившись к мальчику, я почувствовал, что от него исходят волны ледяного холода, и этот холод был сильнее жары в комнате.

Я обернулся к Элси.

– Ты сказала, кто-то украл у него… как его там?

– Его искристый камень, – напомнила девочка и грустно улыбнулась Теду. – Он бы сам все рассказал, но ему тяжело разговаривать, потому что язык онемел от холода.

– Может, я смогу помочь ему, – предложила Эмма, – хотя бы ненадолго.

Над ее ладонями вспыхнул огонь. Она раздувала пламя, пока оно не разгорелось как следует, затем вытянула руки над головой мальчика.

– Т-так лучше, – дрожа, выговорил он. – Сп-пасибо, м-мэм.

Духота в помещении становилась просто невыносимой. И чем жарче горело пламя, тем сильнее чувствовался странный, едкий запах. Как будто неподалеку находился горящий мусорный бак. Но я попытался игнорировать вонь и сосредоточился на словах мальчика. Он немного отогрелся, его кожа приобрела естественный цвет, и он смог более или менее связно говорить.

– Мне все время холод-дно, – начал Тед. – Единственной вещью, которая помогала мне жить нормально, был искристый камень. Это такой маленький зеленый камушек, в котором вечно горело неугасимое пламя, моя имбрина дала его мне давным-давно. – Вид у него был печальный и задумчивый. – Это было еще в те времена, когда с нами жили имбрины. – Она говорила, что принесла его издалека, из-за моря. Сказала, что если я его проглочу и он останется у меня в ж-желудке, то мне всегда будет тепло. И так было очень, очень долго.

Запах чувствовался все сильнее, он раздражал меня даже больше, чем жара. Мне пришлось зажать нос. Как ни странно, вонь нисколько не беспокоила остальных.

– А потом в наш город пришел этот человек, – продолжал мальчик, уже почти без усилий. – Сказал, что он врач. Мне всегда было немного холодно, я никогда не выходил на улицу без свитера и пальто – и он сказал, что может мне помочь. Если только я отрыгну искристый камень и позволю кое-что исправить в нем.

Я слушал так напряженно, что даже не понял, как очутился в противоположном углу комнаты. Что-то притягивало меня. Этот запах. И странное, неприятное ощущение.

– Он забрал камень и ушел, – продолжал мальчик. – А когда я хотел погнаться за ним и отобрать камень, что-то остановило меня. Какое-то сильное, но невидимое существо. – Тед покачал головой, стряхивая слезы с ресниц. – Оно пригвоздило меня к стене. Зажало мне рот, чтобы я не закричал. Я потерял сознание…

В углу, на полу, я заметил черное пятно – источник отвратительной вони.

– Джейкоб, – быстро заговорила Эмма, – это похоже на…

– Пусто́ту, – перебил я. – А вон там, прямо на полу, осталась ее черная слеза.

Мальчик кивнул.

– Там оно держало меня.

– Когда это произошло? – спросил я.

– Пять или шесть месяцев назад, – ответила Элси.

– Как выглядел этот человек?

– Как все, – моргая, ответил мальчик. – Никак.

– Он был в очках, верно, Тед? – сказала Элси. – У него были темные очки, которые он никогда не снимал.

Раздался громкий стук, дверь отворилась. В комнату вошла мисс Сапсан и даже ахнула – ее накрыло волной жара из печи.

– Мы уходим, – объявила она.

Хью и Енох быстро попрощались с Элси и Тедом и выбежали из домика следом за мисс Сапсан. Девочка умоляюще взглянула на меня.

– Неужели вы ничего не можете сделать? Вы знакомы с важными людьми…

– У нас сейчас много проблем, – сказал я, – но мы про вас не забудем.

Элси кивнула и прикусила губу.

– Спасибо вам, – сказал Тед. – Всегда приятно увидеть дружеские лица. Здесь у нас редко кого встретишь.

– Мне очень жаль, – обратилась к нему Эмма. – Мне бы хотелось остаться с вами подольше.

– Ничего страшного, – грустно вздохнул мальчик и, кутаясь в одеяла, отвернулся к огню.

Элси тоже взглянула на пламя, и на мгновение в его ярком свете она показалась мне одновременно юной и древней и очень несчастной.

Эмма медленно сомкнула ладони, и ее огонь погас. Выглядела она печальной. Видно было, что ей очень не хочется уходить. Мы только что познакомились с этими людьми, но я знал, что она переживает за них, как переживала бы за близких друзей.

Когда я переступал порог домика, лицо мальчика уже посинело от холода.

Мы оставили Эллери в Локуст Гэп под охраной одного из людей Ламота. Я хотел взглянуть на больную, узнать, как у нее дела, но имбрины отговорили меня, заявив, что она нуждается в покое и отдыхе, а посетители ей совершенно ни к чему. Наши быстрые и энергичные действия спасли ей жизнь, но что это будет за жизнь, никто пока не знал. Всего за вечер она состарилась лет на пятьдесят, а такое событие не могло не оказать серьезного воздействия на психику. Однако Ламот, несмотря ни на что, был нам благодарен. Он не говорил этого вслух, но я понимал все и без слов. Он больше не ворчал и не делал резких замечаний, вообще молчал всю дорогу, пока мы летели обратно в Марроубон, а его еноты наконец прекратили шипеть и копошиться.