Джейн и Эмма - Джоан Айкен

Джейн чихнула; день похорон был влажным, и она сильно замерзла на кладбище.

— Когда все уедут в Ирландию, я начну искать себе место и, полагаю, как только найду, начну работать.

В ее голосе не слышалось энтузиазма. Она снова чихнула и добавила:

— Но сначала я вернусь в Хайбери, чтобы навестить тетю, бабушку и всех друзей, которых я люблю и высоко ценю. Я не была в родных местах уже так давно! Ну а как ваши дела, мистер Черчилль? Вы уже съездили в Хайбери? Повидали отца и его невесту?

Фрэнк засмеялся, хотя и немного смущенно.

— Сказать по правде, мисс Фэрфакс, я точно не знаю, как это получается, но, хотите верьте, хотите нет, постоянно возникает то одно, то другое препятствие, не позволяющее мне посетить это заколдованное место. Я, наверное, самый бессовестный бесчестный индивид на свете. Боюсь, с глаз долой — из сердца вон, это обо мне. Я не знаю никого из жителей Хайбери, и поэтому мне трудно туда стремиться. Уверяю вас, все изменится, когда я наконец окажусь там. Вы должны показать мне дорогу, мисс Фэрфакс.

Фрэнк казался искренним, ругая себя, и все же Джейн не могла поверить в то, что он и в самом деле такой мелкий и легкомысленный человек. Разве он не побеспокоился приехать в Уэймут на похороны Сэма? И он был искренне опечален его смертью; днем раньше он провел несколько часов с миссис Диксон и Мэттом, утешая их и помогая укладывать вещи для возвращения в Бейли-Крейг. Неискренние и ветреные люди так себя не ведут.

— Вы вернетесь в дом Кэмпбеллов на Манчестер-сквер? — спросил он. — Ну когда все остальные отправятся в Ирландию?

Было решено, что морское путешествие будет менее утомительным для больной ноги полковника Кэмпбелла, чем сухопутное, и новобрачные вместе с миссис Диксон и родителями Рейчел планировали отплыть из Уэймута через две недели.

— Нет, отсюда я поеду прямо в Хайбери. — Джейн вздохнула, припомнив, как по дороге в Уэймут лелеяла надежду на обратном пути заехать вместе с Рейчел в Хайбери, познакомить ее со своими любимыми родственниками и друзьями. — Полковник Кэмпбелл очень добр ко мне, он сказал, что я могу ехать почтовым экипажем, и обещал оплатить эту поездку.

— Как бы мне хотелось сопровождать вас! — вздохнул Фрэнк. — Но увы, тетя вбила себе в голову, что должна поехать в Харрогит на воды, и мне велено вернуться уже завтра, чтобы ее сопровождать. Бедная, она никак не поймет, что воды и воздух одного места принесут ей не больше пользы, чем воды и воздух другого.

— Она действительно серьезно больна?

— Да, — хмуро сказал Фрэнк. — Ревматические изменения имеют поверхностный характер, хотя и доставляют ей немало неприятностей. Но лондонский доктор недавно сказал дяде и мне, что у нее есть еще и болезнь сердца, которая в любой момент может свести ее в могилу, и что даже при самом лучшем в мире уходе она останется с нами еще максимум на год или два. Так что мы стараемся потакать ее капризам — кстати, дяде достается больше, чем мне. Я по крайней мере могу ее ненадолго покинуть, хотя, — добавил он с улыбкой, — стараюсь, чтобы эти отлучки не были слишком уж частыми или продолжительными, чтобы по возвращении не оказаться в немилости.

«Как мне повезло, — подумала Джейн, — что тетя Хетти и бабушка любят меня преданно и без всяких условий, что они неизменно добры и чутки. Кажется, за всю жизнь я не слышала от них ни одного резкого слова. Насколько сильно отличается моя судьба от участи Фрэнка Черчилля и Рейчел. Если мне когда-нибудь придет в голову пожаловаться на судьбу, надо будет вспомнить об этом».

Она не чувствовала такой же сильной уверенности в своем везении две недели спустя, когда проводила Диксонов и Кэмпбеллов на пароход в гавани Веймута. Она долго махала платочком — до тех пор, пока могла различить лица, и вернулась в дом, где повсюду были разбросаны веревки, куски мешковины и прочий мусор, всегда сопутствующий отъезду. Надо было расплатиться с последними слугами и дождаться своего транспорта.

Прощание с Рейчел оказалось очень болезненным. Они снова и снова обнимали друг друга и никак не могли расстаться.

— О, Дженни, моя милая, дорогая Дженни, — рыдала Рейчел. — Я не вынесу расставания. Ты же приедешь к нам — как только сможешь? Скажи, что обязательно приедешь!

— Конечно, она приедет, дорогая, — угрюмо сказал полковник, — и привезет показать нам красивого мужа. Будет это очень скоро, да, Дженни, детка? Скажи ей, Мэтт, мальчик мой.

Мэтт был очень молчалив при расставании. В присутствии Джейн он вообще по большей части хранил молчание и обращался к ней, только когда без этого нельзя было обойтись, — после своего объяснения в любви. Но вечером накануне отъезда он подстерег ее на улице и, ни слова не говоря, вложил в руку маленький сверток.

Вечером, улучив момент, она развернула его. Это оказалось стихотворение, написанное рукой Мэтта.

Прочитав это произведение, Джейн почувствовала негодование. «Он не должен был давать мне это, — думала она, — нет, не должен! Теперь он принадлежит Рейчел». Но потом она ощутила глубокую печаль и в сотый раз усомнилась, правильно ли поступила, подтолкнув эту пару к браку. Будут ли они счастливы там — в Бейли-Крейг? Что же касается этого стихотворения… этой бумаги… Она улучила момент, когда никого не было рядом, разорвала бумагу на мелкие кусочки и выбросила в декабрьское море. У нее не было права хранить это произведение. Джейн чувствовала, что оно принесет ей несчастье.

— Ты должен поцеловать Джейн на прощание, — сказала Рейчел при расставании. — Она теперь твоя сестра. — Но Мэтт не сделал этого и даже не прикоснулся к ее руке.

Полковник и миссис Кэмпбелл простились с Джейн тепло, как любящие родители.

— Пиши нам каждую неделю, — сказала миссис Кэмпбелл. — Я действительно не представляю, как мы будем обходиться без тебя, Джейн. Мы будем очень скучать.

— Оставайся в Хайбери сколько захочешь, — решительно сказал полковник. — Отдохни, пообщайся с родными и друзьями и вылечи наконец простуду, которая изводила тебя в последнее время. Не спеши и не соглашайся на первое же место, которое тебе подвернется. Будь разборчивой! Сделай выбор с особой тщательностью! Возьми! — И он тоже вложил ей в руку маленький пакетик.

— О, сэр, не надо! Вы не должны! — воскликнула она, думая о Мэтте. Но в этом пакетике стихов не было. Только банкноты — пятьдесят фунтов.