Простые радости - Клэр Чемберс

принять тройную дозу снотворного, и одна из монахинь обвинила ее в попытке группового самоубийства. Но, конечно, это было не так, потому что они постоянно это проделывали. Лично я считаю, что она просто хотела привлечь к себе внимание.

Должна признаться, что ваше предположение о том, что Гретхен забеременела, находясь в лечебнице Св. Цецилии, несколько меня ошеломило. Прямо под носом старшей сестры и монахинь, не говоря уж о нас, ее соседках по палате? Не представляю, как бы это могло произойти.

Мы с Гретхен не поддерживали связь после ее выписки, но я получала открытки на Рождество от Китти, четвертой девочки из нашей палаты. Из-за полиомиелита она была прикована к “железному легкому”, и мы подружились, потому что я могла подойти к ней поболтать. Думаю, она была рада компании. Не сомневаюсь, что вы ее разыскали, так как она живет в ваших краях, но на всякий случай вот ее адрес:

Мисс К. Бентин,

“Усадьба”

Локсботтом,

Кент

Не знаю, сможет ли она что-нибудь добавить к моим воспоминаниям.

Пожалуйста, передайте от меня привет и наилучшие пожелания Гретхен и старшей сестре, которая всегда была ко мне добра.

Искренне ваша,

Бренда ван Линген

Это письмо, поджидавшее Джин по возвращении из Лаймингтона, заставило ее без отлагательств вернуться к дневнику Элис Хафьярд; она почувствовала укол вины из-за того, что позволила себе отвлечься от расследования. Из-за того, что разнообразные медицинские анализы дали только положительные результаты, она расслабилась и к тому же была поглощена переживаниями, связанными с Тилбери.

Там, в записи от 20 августа, было упоминание о намеренной передозировке Гретхен и Марты, а теперь Бренда подтвердила, что такое происходило постоянно, а не было единичным случаем, как считала Элис. Она сверила даты. День рождения Маргарет – 30 апреля. Девочка родилась в срок, то есть зачатие должно было произойти в промежутке от начала июля по начало августа. Есть вероятность, что по крайней мере в какие-то из этих ночей она была фактически без сознания, нельзя это считать простым совпадением и игнорировать. Ясно, что по разным причинам ни Бренда, ни Марта не могли ничего услышать, но Китти?

Джин не очень хотелось приниматься за четвертого члена этого причудливого содружества, но она знала, что должна это сделать. Ее заставляла колебаться чистая брезгливость, страх столкнуться с тяжелобольным. Она все медлила, а тем временем произошло еще одно событие и спутало все планы.

22

– Тут опять тот мужчина.

Мать стояла у окна гостиной и пересчитывала мешки с углем, пока их проносили мимо в угольный погреб позади дома, уверенная в том, что торговцы не обманывают только благодаря ее бдительности.

– Какой мужчина? – спросила Джин, но сердце опередило ее и уже колотилось в ребра.

На улице, сразу за подводой угольщиков из “Холл”, стоял зеленый “вулсли”. За рулем сидел Говард; он так долго оставался неподвижным, что Джин подумала, вдруг он возьмет и уедет.

Они уже неделю как вернулись из Лаймингтона, а от Тилбери не было никаких вестей, не считая открытки от Маргарет из Леса Дина. Она описывала, как они побывали в разрушенном аббатстве и как она расстроилась, что ей не разрешают купаться в реке из-за повязки на руке – в том месте, куда пересадили кожу.

Работа требовала полной отдачи; она была по горло занята: нужно было наверстать пропущенное за время отсутствия и как следует обдумать письмо Бренды, так что их молчание разве что слегка ее беспокоило, но вот Говард тут, приехал без предупреждения в понедельник вечером. Он совсем не двигался, и вообще разговаривать лучше подальше от любопытных взглядов матери, поэтому Джин поспешила к машине, на ходу кутаясь в кофту от вечерней прохлады.

Когда ее тень упала на окно, он поднял взгляд и слабо улыбнулся, потом потянулся к двери и открыл ее.

– Все в порядке? – спросила Джин, скользнув на сиденье рядом, уже уверенная, что нет.

– Гретхен сбежала.

Она в изумлении уставилась на него, временно утратив дар речи. Из всего возможного ассортимента плохих новостей такая не приходила ей в голову.

– В каком смысле? Как? Куда?

– В том смысле, что она ушла из дома. Она больше не хочет быть моей женой.

У Джин заревело и зашумело в ушах, и все поплыло, как перед обмороком. Но в обморок она, конечно, не упала.

– Нет-нет. Этого не может быть. А Маргарет?

– Маргарет в школьной поездке и пока ничего не знает. Наверняка именно поэтому Гретхен выбрала эту неделю.

– Говард, я не могу поверить. Наверное, у нее какой-то срыв.

– Может быть. Хотя она, похоже, действует вполне обдуманно.

– Но вы же только что ездили отдыхать. За это время что-то случилось?

– Нет-нет, все это давно началось.

Джин знала, что мать, отпустив угольщика, подглядывает за ними в окно и умирает от любопытства.

– Давайте поедем? – сказал Говард.

– Да.

В движении, глядя вперед на дорогу, разговаривать было проще.

– Вы знаете, куда она уехала?

– Кажется, в Челси.

Смутные дурные предчувствия, состояние, когда все расплывается, как в тумане, накрывшее Джин в начале их разговора, теперь сменила чудовищная ясность.

– О боже, – сказала она, и ее замутило от того, что она как будто оказалась замешанной в предательстве. – Марта.

– Наверное, я всегда знал, – сказал Говард. – Не про Марту, но что ее отвращение распространяется на мужчин вообще, а не только на меня. От этого мне должно быть легче. Но мне не легче.

Теперь они ехали в сторону сельской местности, безо всякой явной цели, лишь бы продолжать движение.

– Я даже не знала, что они общались. Гретхен мне ничего не говорила.

– Вы передали ей картинку с мандаринами, на ней был адрес Марты. Я знал, что Гретхен с ней связалась и ездила к ней один раз, но не придал этому значения. Встреча старых подруг, в таком духе. А они с тех пор продолжали тайно видеться.

– Это я во всем виновата, – сказала Джин. – Это я их свела. Я и вообразить не могла.

Внезапно у нее перед глазами встало воспоминание: они втроем, Говард, Гретхен и Маргарет, в саду; бадминтон и чай, шитье и занятия пианино; обыденные чудеса семейной жизни, в которую она ворвалась и все запутала. Все оказалось иллюзией; настоящая Гретхен не счастливая домохозяйка с солнечной улыбкой, а та, другая, с отчаянием на лице, хранящая свою мучительную тайну.

– Никто не виноват, – сказал Говард. Пальцы на руле сжались и разжались. – Разве что я, потому что все равно женился на ней, хотя знал, что она не любит меня так, как люблю ее я. По крайней мере подозревал.

– Говард, вы слишком к себе строги, – запротестовала Джин, едва сдерживая слезы.

– Она сказала, что никогда не