Дорога на Дамаск - Линда Эванс

Кафари это мало утешало.

Выслушав три следующих выступления, она погрузилась в еще большее уныние. Камден Кетмор был мастер манипулировать информацией и постоянно ссылался на «опросы общественного мнения», проводившиеся, впрочем, таким образом, что их результаты были совершенно бессмысленны. Карен Эвелин долго и нудно блеяла о каких-то «социально ориентированных» учебных программах, которыми она намеревалась охватить все население планеты. Потом выступала Крода Арпад, спасшаяся с одной из планет, сильно пострадавших по ту сторону Силурийской бездны. Она убедительно рассказывала об ужасах войны, свидетельницей которых стала. Узнав, что у Кроды на войне погибли все дети, Кафари очень ей посочувствовала, но ей совсем не понравились дальнейшие слова этой несчастной женщины, убеждавшей своих слушателей в том, что мобилизация военнообязанных на Джефферсоне будет проведена для того, чтобы отправить прямо в пасть инопланетянам как можно больше малообеспеченных городских жителей и их отпрысков.

Эти заявления были абсолютно бессмысленны и — в большинстве своем — откровенно лживы, но женщины в приемной и собравшаяся на улице толпа с жадностью ловили каждое слово выступавших. Примеру мэдисонцев следовали многие тысячи жителей во всех крупных городах Джефферсона, и, когда наконец пришла ее очередь, Кафари с облегчением прошла в кабинет врача, надеясь хоть там скрыться от повисшей в приемной атмосферы озлобленного возбуждения.

Обследование у гинеколога стало единственным приятным событием за целый день.

— Все в полном порядке, — с улыбкой сказал врач. — Через пару месяцев вы уже будете нянчить дочку.

Кафари тоже улыбнулась, хотя у нее на глаза и навернулись слезы.

— У нас уже все готово. Детская и все остальное… Мы ждем только ребенка!

Врач улыбнулся еще шире:

— Подождите еще немного! У вас есть два месяца, чтобы как следует отдохнуть. Новорожденный младенец не даст вам много спать.

Когда Кафари оделась и вышла на улицу, по ней уже текла нескончаемая река людей. Человеческий поток переполнял улицу, двигаясь в сторону Парка имени Лендана, куда Кафари совсем не собиралась. Впрочем, чтобы добраться до гаража с автомобилем, ей все-таки нужно было пройти три квартала в сторону парка. Кафари стала осторожно пробираться со своим внушительным животом сквозь плотную толпу. Вокруг нее витали запахи дешевого одеколона, немытых тел, испускаемых из кишечника газов и перегара.

С трудом миновав один квартал, Кафари заволновалась. Ей не нравилась толпа. Оказавшись в предыдущий раз рядом с подобным скоплением людей, она чуть не поплатилась за это жизнью. А сегодня ей не приходилось рассчитывать на чудесное появление избавителя в лице Саймона.

Кафари лихорадочно прикидывала, как бы ей не завязнуть в толпе и добраться до гаража. Конечно, в течение еще нескольких часов на запруженную улицу будет не выехать, но она, по крайней мере, забьется в железную коробку машины с пуленепробиваемыми стеклами и пистолетом в бардачке!

«Не волнуйся! — твердила она себе. — Ничего страшного не происходит! Вот и гараж!..»

Увы, но Кафари было не пробраться к его дверям.

Их заслоняли собой тела множества людей, целенаправленно шагавших к парку. Чтобы толпа ее не раздавила, Кафари продолжала шагать вперед. Скоро она уже видела возвышавшийся над землей четырехметровый помост, такой обширный, что на нем поместился бы целый оркестр. Помост был оснащен микрофонами и трехметровыми динамиками, украшенными флагами и транспарантами, выдержанными в любимых цветах ДЖАБ’ы — золотом и темно-зеленом. На них красовалась эмблема партии Санторини — три «мирные» оливковые ветви на фоне золотого заката. Знамена с этой эмблемой развевались на ветру по углам огромного помоста. Ею были обильно украшены транспаранты, возвышавшиеся над ним. Активисты ДЖАБ’ы наклеили эту эмблему на фонарные столбы и даже развесили ее на ветках деревьев. Добрая половина собравшихся тоже демонстрировала свои политические пристрастия, украсив себя желто-зелеными шарфами и платками. На Кафари было неплохо скроенное кремовое платье для будущих матерей. В нем она встречалась с представителями поставщиков оборудования с других планет, разговаривала с капитанами космических кораблей и настраивала составные части новой орбитальной станции. Ее платье разительно выделялось среди желто-зеленых нарядов партийных активистов и засаленных спецовок безработных фабричных рабочих.

Масса людей, в которую попала Кафари, остановилась примерно в шестидесяти метрах от помоста, сравнительно недалеко от границы парка. От долгого пребывания на ногах у Кафари уже болели мышцы спины. Ей трудно было долго держать на весу большой живот. К счастью, на ней была удобная обувь. После испытаний, выпавших на ее долю во время явакского нашествия, она вообще носила только удобную одежду.

В толпе вокруг нее стояли самые разные люди. Среди них, кажется, не было ни одного фермера, но было много фабричных рабочих, а также старшеклассников и студентов. Кроме того, Кафари заметила немало конторских служащих и владельцев небольших магазинов, пострадавших из-за обвала спроса на все товары — от одежды до автомобилей.

Остальные походили на университетских преподавателей общественных и гуманитарных наук. Никто рядом, с Кафари не напоминал ей ни инженера, ни физика, но отовсюду доносились отрывки рассуждений, проистекавших из зародившихся за пределами Прародины-Земли философских и лингвистических учений о противоречиях в искусстве и литературе. Слышались доводы из области и таких псевдонаук, как астромантия, люминология и социография.

Размышления Кафари о роде занятий ее соседей были прерваны громовой музыкой из трехметровых динамиков. От барабанного боя у Кафари подогнулись колени. Если бы она могла поднять руки, то зажала бы ими уши, но теснота была страшная. Оглушительный барабанный бой разбудил в толпе стадное чувство, и все в один голос завопили, а потом стали скандировать: «Витторио! Витторио!»

Можно было подумать, что собравшиеся заклинают богиню победы Викторию, а не приветствуют лидера Джефферсонской Ассоциации Благоденствия Витторио Санторини. Барабанный бой сопровождала затуманивавшая мозги бравурная музыка, под которую люди орали, визжали, подпрыгивали на месте и размахивали флагами с оливковыми ветвями на золотом поле. Кафари толкали плечами и пихали локтями. К счастью, пока ни один удар не пришелся по животу.

Музыка играла в бешено нараставшем темпе. Потом драпировки в конце помоста распахнулись, и вперед вышел властитель умов всего Мэдисона — Витторио Санторини. Он был одет с головы до ног в золотую ткань, сверкавшую в сгущавшихся сумерках. Двадцатиметровые транспаранты с изображением трех оливковых ветвей развевались в золотистых лучах заката, освещавших Витторио Санторини, как спустившееся с небес божество.

«Неужели никто не понимает, как опасен этот человек?!» — невольно подумала Кафари.

Стоило Санторини воздеть к небу руки жестом пророка, приказывающего расступиться морским водам, как музыка мгновенно умолкла, а вслед за ней замолчала и толпа. Санторини несколько мгновений стоял с поднятыми руками, словно благословляя толпу в состоянии извращенного экстатического триумфа. Кафари не очень хорошо понимала, что происходит, но у нее по коже побежали мурашки, когда она увидела, как у Санторини демонически засверкали глаза.