Люда Влассовская - Лидия Чарская

— Жалеть надо одинаково добрых, злых, честных и нечестных, Тамара! Несчастье равняет людей перед Богом, — сказала я. — На этот раз я пойду с вами — не для того, чтобы любоваться картиной пожара, а чтобы посмотреть, не понадобится ли там наша помощь. — И, говоря это, я быстро накинула белую бурку, подаренную мне старым князем, и, взяв мою воспитанницу за руку, вышла из дому с ней.

Люди не ошиблись, возвещая опасность. Дом Сторка пылал как огромный горящий факел. Черная ночь без звезд и месяца на мрачном небе развернула над Гори свой непроницаемый полог. И только далеко вокруг пожара было светло и ясно, как днем. Огромная толпа собралась вокруг горящего дома. Люди кричали и метались по улице как угорелые, боясь, однако, подступить к огню, продолжавшему свою разрушительную работу. Отстаивать дом Сторка не было никакой возможности, надо было только следить за остальными близ него стоявшими зданиями, чтобы огонь не перешел на них. Сбежавшиеся на место пожарища казаки, вместе с горийской пожарной командой, работали вовсю. И вдруг, когда огромная горящая балка упала с крыши армянского дома, послышался громкий, отчаянный вопль женщины:

— Мое золото! Мои драгоценности! Они остались там… там, в спальне… под постелью… Принесите мне их, принесите, ради Господа!

Это кричала толстая армянка Ириния Сторка, имевшая несколько меняльных лавочек в базарном ряду.

Ей ответили безжалостным смехом. Кому из людей была охота подвергать свою жизнь неминуемой гибели!

Тогда Ириния Сторка, видя общее равнодушие толпы, завопила еще отчаяннее, еще пронзительнее:

— Двадцать тысяч червонцев… двадцать тысяч остались там, в несгораемом ящике под моей постелью… О, верните мне их… верните… Я дам пять тысяч тому, кто принесет их… Я дам больше…

Но никто не прельстился даже и подобным вознаграждением, видя полную невозможность проникнуть в дом.

Тогда Ириния точно обезумела с горя. Она металась по улице как угорелая и кричала хриплым голосом, потрясая сжатыми кулаками:

— Трусы презренные… жалкие трусы… дрожат за свою негодную жизнь… Слушайте же, проклятые… пейте мою христианскую кровь… Я даю половину… Даю десять тысяч червонцев тому, кто мне доставит ящик из огня!

Едва только успела выкрикнуть эти последние слова старая армянка, как из толпы выдвинулась невысокая человеческая фигура и кинулась в пламя.

Все замерли в ожидании и страхе… Минуты, последовавшие за исчезновением человека в недрах огромного костра горящих балок и стен дома, нам показались часами. Все напряженно слушали, ожидая уловить предсмертный крик несчастного. Но ни крика, ни стона не слышалось. До нас долетал только свист пламени, раздуваемого ветром, да шум от падения обгоревших балок.

— Он погиб, храни его, Предвечный! — слышались здесь и там набожные возгласы.

— Поделом! Пусть не льстится на трудную наживу! — кричали другие.

— Христианская душа, а должна погибать, как собака! — послышался чей-то сердобольный возглас.

В ту же минуту человеческая фигура появилась в окне третьего этажа, вся объятая пламенем.

Из моей груди вырвался крик неожиданности и ужаса. В горящем человеке, прижимавшем к груди заветный ящик с червонцами Иринии Сторка, я узнала князя Андро Кашидзе.

Казалось, гибель его была неминуема. Одежда и волосы его горели. Искаженное страданием лицо было страшно. Глаза сверкали безумным огнем.

Он окинул взором толпу — и дикий, нечеловеческий крик покрыл на минуту шум пожарища.

— Помогите! Помогите! — кричал Андро, протягивая вперед руки.

Но помочь ему было невозможно. Чтобы помочь Андро, надо было кинуться в пламя, свирепевшее с каждой минутой все сильнее и сильнее. Охотников на отважный поступок быть не могло. Напрасно молил несчастный, взывая о помощи. Толпа ахала, металась, кричала и стонала внизу, но ни у кого не явилось желания помочь ему.

— Бросай ящик! Бросай ящик! — вопила между тем Ириния Сторка. — Благо ты достал мои червонцы, бросай их вниз!

Но страшный гул заглушил ее слова.

Огромный кусок стены с окном, на котором стоял Андро, отвалился от дома, и юноша грохнулся наземь с трехсаженной высоты.

Дружный крик испуга и неожиданности вылетел из сотни человеческих грудей при виде жалкой, тщедушной фигуры, распростертой на земле.

Растолкав толпу, пробиться к лежащему на земле Андро было для меня делом одной минуты. Я быстро склонилась к несчастному. Он лежал без движения, хотя легкое, чуть заметное биение сердца говорило за то, что он еще жив. Я сорвала с плеч бурку и накрыла ею тлеющую голову юноши, на которой не оставалось уже ни одной пряди волос. Беспощадный огонь довершил свою ужасную работу. От густых черных кудрей Андро не осталось и следа.

Я с трудом разжала руки несчастного, вынула из них шкатулку с червонцами, в которую вцепились его судорожно сведенные пальцы, и передала ее бесновавшейся от радости Иринии Сторка.

— Кто может помочь мне? Кто хочет отнести юношу в дом князя Кашидзе? — кричала я толпе, окружившей тесным кольцом лежавшего на земле Андро.

Несколько охотников выступило вперед. Появились откуда-то носилки; Андро осторожно положили на них, и печальное шествие, освещаемое горящими головнями, захваченными с пожарища, тронулось в путь.

— Он умер? — робко произнес подле меня тихий голосок Тамары.

Я совсем позабыла среди волнений о девочке и теперь, желая вознаградить ее за это, ласково сказала:

— Он жив, дитя мое! Но он очень, очень страдает! Пусть твое доброе сердечко простит ему все дурное и пожалеет его!

Она помолчала с минуту, потом произнесла убежденно:

— Если б Андро не был так алчен к деньгам, несчастье бы не разразилось над его головой.

Когда мы были уже у дома, нас догнала какая-то полная фигура, бегущая со всех ног за носилками Андро.

Я узнала в ней Иринию Сторка.

— Вот обещанная плата за труд! — кричала она. — Пусть не говорят люди, что Ириния Сторка обманула несчастного… Тут ровно половина, десять тысяч червонцев! Я могла бы сбавить цену, потому что на что же теперь деньги мертвецу! Не унесет же он их в могилу за собой! Но раз сказанного не воротишь… Как условлено было — так и будет!

И с этими словами она бросила объемистый мешок на носилки рядом с бесчувственным Андро.

Между тем из дома выбежали люди. Вышел князь Никанор Кашидзе и старая Барбале. Шум расспросов и восклицаний обеспокоил пришедшего в себя мальчика. Он слабо застонал и заметался.

По распоряжению деда князя Андро отнесли в его комнату. Старик Кашидзе казался сильно взволнованным. Он, несмотря на все недостатки внука, все же по-своему любил его.

— Вай-ме! — стонала между тем испуганная Барбале. — Надо лекаря, лекаря скорее из русского квартала… Батоно князь, вели же бежать за лекарем!