Под сетью - Айрис Мердок

— Тебе не понять. — Наши взгляды встретились.

Помолчав, Мэдж сказала:

— Твоя приятельница уехала в Голливуд.

Я взял руку Мэдж, вялую и безответную.

— Не в том дело, — сказал я, — и кстати, не называй ты Анну моей приятельницей. Мы с ней не видались несколько лет, если не считать одного раза на прошлой неделе.

— Да? — недоверчиво протянула Мэдж.

— А кроме того, она не уехала в Голливуд. — Я только сейчас ощутил это с полной уверенностью. — Тебе же это еще не известно, так?

— Точно не известно, но мне говорили. Да и все уезжают в Голливуд, если представляется возможность.

Я жестом выразил свое презрение к миру, столь нелепо устроенному. Но я уже успел проявить излишнюю горячность, и мне захотелось переменить тему.

— А какое положение эта ваша новая компания займет по отношению к «Баунти — Белфаундер»? — спросил я.

— Какое положение? Она просто сотрет его с лица земли. — В словах Мэдж звучало неприкрытое злорадство. Я пожал плечами. — И пожалуйста, не притворяйся, будто это тебя огорчает, — сказала Мэдж. — Напротив, ты окажешь большую услугу своему другу Белфаундеру. Он ничего так не жаждет, как потерять все свои деньги.

Это меня удивило. Значит, Мэдж вращается в кругах, где обсуждают Хьюго.

— Для этого ему не нужна моя помощь, — сказал я и отвернулся.

Меня захлестнула какая-то смятенная усталость. Мне предложили кучу денег, и я не мог объяснить, почему я от них отказываюсь, если только мое поведение означало отказ. Но что гораздо важнее, мне предложили ключ от мира, где наживать деньги легко, где той же сумме усилий соответствуют неизмеримо более весомые результаты — как вес предмета меняется при перенесении из одной среды в другую. Что до совести — с этим я бы через несколько месяцев справился. Со временем я сумею разбогатеть в этом мире не хуже других. Надо только зажмуриться и войти. Почему же это казалось так трудно? Я терзался. Ведь я отказываюсь от сущности ради тени. То, что я выбираю, — пустота, которую я и описать толком не в силах.

Мэдж наблюдала за мной с возрастающей тревогой.

— Мэдж, — сказал я, чтобы что-то сказать, — а что будет с «Деревянным соловьем»?

— Об этом не беспокойся. Кто-то действительно подъезжал насчет него к Жан-Пьеру от имени Сэди, но он их отшил. А теперь он передал право на экранизацию всех своих книг нашей компании.

Вот здорово, подумал я. Я улыбнулся Мэдж, и в ответ она тоже улыбнулась с облегчением.

— Значит, Сэди и Сэмми получили по носу?

— Вот именно, — сказала Мэдж.

Я вспомнил, как обидно мне тогда было за Мэдж, и тут же смекнул, что она, вероятно, начала обманывать Сэмми еще до того, как узнала, что Сэмми обманывает ее. Одним скачком до отеля «Принц Клевский» не доберешься. Это было так смешно, что я расхохотался, и чем больше я думал об этом, тем громче хохотал, так что мне пришлось даже сесть на пол. Мэдж сперва тоже засмеялась, но потом осеклась и резко одернула меня: «Джейк!» Я успокоился.

— Значит, придется все-таки Сэмми снимать фильмы с животными, — сказал я.

— Тут Сэмми тоже не повезло, подсунули ему кота в мешке. Только не кота, а собаку.

— Это как понимать?

— «Фантазия-фильм» надула Сэмми. Ты знаешь, сколько лет Мистеру Марсу?

Печальное предчувствие сжало мне сердце.

— Нет, не знаю, — сказал я. — Сколько?

— Четырнадцать. Он долго не протянет. Он уже в последнем фильме еле-еле доиграл. «Фантазия-фильм» уже не хотела его больше снимать. А тут им заинтересовался Сэмми, они его и продали, а возраст утаили. Сэмми не догадался посмотреть его зубы.

— У собак возраст по зубам не определишь.

— В общем, Сэмми и тут нарвался.

Это мне было безразлично. Я думал о Марсе. Марс — старик. Он больше не будет работать. Не будет больше переплывать вздувшиеся реки, перелезать через высокие заборы, сражаться с медведями в пустынных лесах. Силы его идут на убыль, и никакая смекалка ему уже не поможет. Он скоро умрет. Это открытие дополнило меру моей печали, и вместе с тем решимость моя окрепла.

— Не пойду я на это, Мэдж, — сказал я.

— Ты с ума сошел! Но почему, Джейк, почему?

— Я и сам не вполне понимаю. Знаю только, что для меня это была бы смерть.

Мэдж подошла ко мне ближе. Глаза у нее были твердые, как агат.

— Но ведь это настоящая жизнь, Джейк, — сказала она. — Хватит тебе витать в облаках, проснись! — И она больно ударила меня по губам. Я отпрянул. Минуту она выдерживала мой взгляд, и в глазах ее медленно собирались слезы. Потом я принял ее в объятия. — Джейк, не бросай меня, — проговорила она мне в плечо.

Я повел ее к дивану. Я был полон спокойствия и решимости. Опустившись на колени, я взял обеими руками ее голову, отбросил волосы со лба. Ее лицо поднялось ко мне, как примятый цветок.

— Джейк, — сказала Мэдж, — мне нужно, чтобы ты был со мной. Для этого все и делалось. Понимаешь?

Я кивнул. Провел рукой по ее гладким волосам и дальше, по теплой шее.

— Джейк, скажи что-нибудь!

— Не могу я на это пойти, — сказал я. Она, Мэдж, запущена на орбиту, и кто знает, какую параболу ей предстоит описать, прежде чем она вернется на землю. Я ничем не мог ей помочь. — Я ничем не могу тебе помочь, — сказал я.

— Ты мог бы просто быть рядом. Больше ничего и не нужно.

Я покачал головой.

— Послушай, Мэдж. Я постараюсь объяснить. Я мог бы сказать тебе, что слишком тебя люблю, а потому не могу стоять в сторонке, пока ты спишь с мужчинами, которые помогают тебе стать звездой. Но это была бы неправда. Если бы я любил тебя больше, мне, возможно, именно этого бы и хотелось. Все дело в том, что я должен жить своей, а не чужой жизнью, а моя жизнь лежит совсем в другой стороне.

Мэдж взглянула на меня сквозь настоящие слезы. Она сделала последнюю ставку.

— Если это из-за Анны, ты же знаешь, я не против. То есть я, конечно, против, но это неважно. Я просто хочу, чтобы ты был рядом.

— Ничего не выйдет, Мэдж. — Я поднялся. Сейчас я нежно ее любил. Через несколько минут я уже сбегал вниз по лестнице.

Я пересек улицу и, как слепой, направился к Сене. Я налетал на прохожих, несколько раз чуть не угодил под машину. Ноги у меня дрожали. Дойдя до Сены, я присел на скамью и снял пиджак. Оказалось, что рубашка вся промокла от пота. Я расстегнул ворот, провел руками по груди и под мышками. Я не отдавал себе отчета в своем поступке, знал только, что сделал что-то значительное — вроде как совершил убийство в пьяном виде. Я посидел, глядя по сторонам, и Париж постепенно успокоился, как отражение в воде, которое перестает колыхаться, когда улягутся волны. Наконец оно стало гладким как стекло. Так что же я сделал?