Путешествие Руфи. Предыстория "Унесенных ветром" Маргарет Митчелл - Дональд Маккейг

Когда Руфь подошла к Батлеру, Лэнгстон посмотрел сквозь неё, словно она была прозрачным стеклом.

– Господин Батлер! – выпалила она.

Он не ответил, и Руфь пролепетала:

– Господин Батлер, я Руфь, жена Джеху Глена. Вы, наверно, меня не помните, но я приносила Джеху обед, когда он занимался вашей чудесной гостиной. Господин Батлер, сегодня вы будете судить моего Джеху.

Его взгляд был холоден и бесстрастен, как у змеи. Он оглядел её с головы до ног. Нахмурился. Может, ему не понравились босые ноги Руфи?

– Джеху Глен – прекрасный муж, господин. Он отец малышки Мартины. Джеху старался быть хорошим, но этот Веси… этот Веси… – Руфь с отвращением помотала головой. – Он свёл Джеху с ума. Этот старик его совсем запугал.

Молодой хозяин с щелчком захлопнул часы и посмотрел за угол, откуда должен был появиться его экипаж.

– Вы же знаете моего Джеху, господин. Он делал вам рейки для стульев. Чертил план дома за городом. Мой Джеху ценный работник, господин. Если бы вы захотели его продать, то выручили бы семь, нет, восемь сотен долларов. Я знаю, что он поступил дурно. Я не прошу вас отпустить его. Нет-нет, сэр. Но он стоит восемьсот долларов, господин. Прошу только об этом, господин. Продайте его. Чтобы восемьсот долларов не пропали.

Батлер, словно тронутый этой мольбой, взял её за подбородок, и его жёсткие голубые глаза впились в тёмные, испуганные глаза напротив.

– Если я опоздаю на заседание, придётся выпороть тебя за то, что ты меня задержала.

Мягкий голос был жёстче всяких приказов. Всё похолодело у Руфи внутри от этого голоса, хотя солнце обжигало ей плечи.

За спиной раздался шум экипажа.

– Поторопитесь, бездельники! – крикнул Лэнгстон.

Он был помешан на пунктуальности, как Геркулес – на лошадях.

В отчаянии Руфь подхватила Мартину, словно ребёнок мог быть веским аргументом.

– Она любит своего папу! – умоляюще промолвила Руфь. – Отец – всё, что у неё есть!

Мартина испуганно молчала. А потом разревелась.

По бледному лицу Батлера пробежала волна отвращения.

– Если твой муж такой ценный работник, – произнёс он, – то ты, видимо, гораздо ценнее, плодовитая самка.

Руфь ахнула. Лэнгстон Батлер поставил ногу на подножку и поднял глаза, чтобы показать Геркулесу, что одурачить его не удалось.

Он захлопнул дверцу и улыбнулся Руфи на прощанье.

– Твой муж – Джеху? Кажется, он хотел высоко держать голову? Полагаю, мы это сможем устроить, – кивнул он и, посмеиваясь, укатил прочь.

Все последующие годы Руфь задавалась вопросом: можно ли было подобрать другие слова, чтобы всё обернулось иначе. Может, следовало надеть воскресные туфли?

26 июля были повешены Минго Харт,

Лот Форрестер, Джо Джорр, Джулиус Форрест, Том Расселл, Смарт Андерсон, Джон Робертсон, Полидор Фэйбер, Бахус Хамметт, Дик Симмс, Фараон Томпсон, Джереми Клемент,

Джерри Коэн, Дин Митчелл, Джек Перселл, Белисл Йетс, Нафур Йетс, Адам Йетс,

Джеху Глен, Чарльз Биллингс, Джек МакНил, Цезарь Смит, Джейкоб Стэгг и Том Скотт.

– Нас разделили, милая. Что уж тут поделаешь, – сказала Руфь Мартине.

На дочке было лучшее платье, какое имелось из одежды, в блестящие волосы вплетены зелёные ленты, которые Руфь вчера вечером променяла на ужин в тюрьме для рабов.

– Как ты прелестна, малышка, – сказала Руфь. – Пусть видят, какая ты красавица. Моя Мартина. Тебя полюбят так же сильно, как я тебя люблю. Новая госпожа влюбится в тебя без памяти.

Руфь с дочерью стояла на деревянной платформе среди других рабов, у лестницы, ведущей в здание, где располагались Обменный дом, Чарлстонская таможня и почта. После рабов с аукциона продавали лошадей. Разнообразная утварь – недоуздки, сёдла, ручные мельницы, мелкие инструменты и два ярко-зелёных portmanteaus[33]– шла с молотка в последнюю очередь.

В день казни Джеху утром в разбитую голубую дверь домика Руфи деликатно постучали дозорные. Чарлстонские расчётливые власти вознамерились компенсировать издержки, в связи с чем конфисковали инструменты Джеху и забрали его служанку с ребёнком. Рубанки, стамески и измерительные приборы были проданы какому-то строителю, а живой Капитал отправили на аукцион в работный дом.

Руфь утаила от Мартины бесславную кончину отца, но каждый раз, когда её глаза закрывались от усталости, в голове вставала картина его казни.

Власти решили провести показательную казнь, но, поскольку деревянные подмостки не могли выдержать двадцати четырёх человек за раз, их выстроили у длинной каменной стены, которая защищала город от британцев в 1812 году. Сверху свешивались двадцать четыре пеньковые верёвки, привязанные позади стены. А впереди стояли низкие скамьи, на которые должны были взобраться осуждённые. Волнующаяся, разноцветная толпа налегала на милицейский заслон, пока палач надевал на головы петли. Он выбил из-под ног скамейки, но не настолько резко, чтобы шеи переломились, и двадцать четыре человека начали задыхаться. Они крутились, били ногами, дёргались и корчились в судорогах. Бахус Хаммет поднял ноги, чтобы ускорить агонию, и палач постарался поскорее отправить на тот свет задержавшихся. Молодой сын Джереми Клемента, Цицерон, попытался прорваться к отцу, но попал под копыта милицейской лошади и к вечеру того же дня скончался.

Аукционер, к которому попала Руфь, бородатый джентльмен в льняном пиджаке и широкополой шляпе без единого пятнышка, внимательно изучал документы о продаже, пока его товар рассматривали покупатели и праздные любопытные. Какой-то плантатор заставил одного негра бегать на месте, вращать руками и прыгать вприсядку, чтобы проверить, подходит ли он для тяжёлых полевых работ. Молодой темнокожей девушке, стоявшей рядом с Руфью, заглядывали в зубы и вертели её так и сяк. Какой-то парень попросил её поднять рубашку, но аукционер пресёк его словами:

– Так ты покупаешь, сынок? Или просто хочешь бесплатно поглазеть?

После этого он сложил бумаги стопкой и, откашлявшись, начал нараспев расхваливать товар:

– Этот паренёк принесёт вам деньжат! Это М-А-Н-И: он приманивает деньги! Он умеет сажать, полоть, жать и молотить. Парень работал на плантации Андерсона, поэтому он знает всё, что нужно знать о золотистом каролинском рисе.

Руфь не чувствовала ничего. Этот день в отличие от ада когда-нибудь закончится.

После того как полевой работник и девушка с кофейной кожей были проданы, помощник аукционера завёл на помост Руфь с Мартиной. Несмотря на то что она была собственностью Форнье, Эвансов и Джеху, она на самом деле им не принадлежала. Она была Руфью или няней Руфью, а это совсем иное, чем принадлежать. От этой мысли ей полегчало.