Люди в сером - Кирилл Юрченко

– Я понимаю, служба. А представьте, каково жить и знать, что тот человек, который приложил руку к его смерти, прекрасно здравствует? Он ведь тогда молокосос еще был – но ретивый очень. Подонок…

Сказано это было с болью и с ненавистью, неожиданной для того Лазаренко, которого Георгий успел изучить.

– Между прочим, у вас до сих пор работает.

– Да ну? – искренне удивился Георгий.

– Васильев Терентий Павлович, знаете такого?

Перед лицом Георгия всплыла крысиная рожа старого кадровика – как не знать. Вот уж тесен мир…

– Небось еще и счастливым себя ощущает, – произнес Лазаренко. Он вот-вот готов был тяжело раздышаться, но приступ быстро прошел.

Георгий хотел успокоить старика и сказать ему, что не таким уж счастливым. Нет у Васильева ни жены, ни детей, одна работа. И сгниет он, когда уйдет на пенсию, – никто не заметит. Но вдруг подумал, что и о нем можно будет сказать то же самое. Правда, при одном смягчающем условии – если он не станет работать на благо людям. На настоящее благо, а не выдуманное кем-то, как это делал молодой и ретивый Васильев.

«Да, вот так вот поведешься с неподдающимся и сам превратишься в антисоветчика…»

Чтобы прогнать эти мысли, Волков продолжил разглядывать полки. Здесь было много фантастической литературы.

– Увлекаетесь? – достал он с полки очередную книгу. Это был сборник Артура Кларка «Космическая одиссея 2001 года». Дефицитнейшее издание. По центру обложки – космический аппарат будущего, кольцевой формы, а внизу два человека друг против друга застыли в задумчивости, будто их гложет серьезный философский вопрос…

– Да, это мое хобби, если можно так сказать, – откликнулся Михаил Исаакович. – В мире литературы, как мне кажется, нет другого более серьезного жанра, чем фантастика, хоть это, знаете, может быть, и странно звучит. Многие этого не понимают, особенно в вашем ведомстве. А может, и наоборот, прекрасно понимают ее возможности…

Лазаренко как-то странно посмотрел на Георгия, понимая, что вновь допустил непозволительный выпад. Но Волков уже смирился с такими эскападами старика. Тот невольно, однако будто специально, провоцировал его, будто пробуждал в нем все те сомнения, какие только накопились в душе Волкова за его пока еще недолгую карьеру гэбиста. Он и сам считал непозволительно глупыми нынешние гонения на жанр, который всеми стараниями насильно загоняли в прокрустово ложе чьих-то дурацких понятий. Что же плохого в том, чтобы давать людям возможность думать – для чего, собственно, и служит фантастика.

– Я к этому не имею никакого отношения. Я, признаться, тоже люблю фантастику, правда, не всякую, – как будто в чем-то винясь, ответил он. – Только не всегда есть время почитать…

– Не всякую… – задумчиво повторил старик. – А какая фантастика вам нравится больше? – спросил он.

Георгий ненадолго задумался:

– Про наше будущее, про общество, какой Земля будет. Сценариев так много, что всех не перечесть. Но какой вариант окажется самым точным, никто не может сказать. Это всегда интересно.

– И какой же вариант вам больше всего по душе?

– Разумеется, оптимистический. Хотя…

И Георгий, не боясь разоткровенничаться, принялся делиться со стариком наблюдениями своей жизни:

– Вроде бы я еще молод, чтобы в уныние впадать, но вот что-то оптимизма в плане будущего мне иногда явно не хватает. Видимо, работа накладывает свой отпечаток. Сами знаете, какой контингент у нас. Хапуги, воры, жулики всех мастей, взяточники, извращенцы. Столько всего насмотришься…

Он перехватил сочувственно-внимательный взгляд Лазаренко.

– А ведь вы мне душу разбередили, Михаил Исаакиевич. Почему-то считается, раз человек на службе, значит, не может иметь своего мнения. Мне ведь иногда самому противно от того, что в газетах и по радио, телевизору, в лекциях провозглашают одно, а с жизнью это совершенно никак не согласуется. Вот наши фантасты про будущее пишут. Про светлое, красивое общество, в котором прямо так и хочется жить. Тот самый коммунизм, о котором мы все мечтаем, да никак построить не можем. А разве его построишь? С кем строить-то? С теми, кто все подряд тащит, лишь бы украсть, что плохо лежит? С теми, кто под прилавком вещи держит, а потом втридорога налево продает? А вспомните, сегодня мы из автобуса вышли – кучи мусора у дороги видели? Так это дачники стараются. Но ведь мусорный бак им поставь, завтра же украдут. Что делать-то, а? Вот, к примеру, фантасты дают прожекты на сто лет вперед, где все люди умны, целеустремленны, все любят работать, учиться, и все вокруг них так красиво. Я прекрасно понимаю – это все здорово, интересно написано. Но почему они не объяснят, как эти люди пришли к такому будущему? Что должно произойти? Откуда они взяли всех этих прекраснодушных ангелов? А куда дели тех, кто не подходит для этого будущего, кто привык гадить и творить вокруг себя одно только зло? Вот этот вопрос они как-то стыдливо обходят стороной.

– А что же вы предлагаете? – когда он замолчал, тихо спросил Лазаренко. – Надеюсь, не карательные меры?

Георгий нахмурился:

– Вы, конечно, не думаете, что я провоцирую вас этим разговором? Сейчас мне меньше всего хочется, чтобы вы считали так. А про карательные меры… Знаете, как о них мечтают многие? Они бы с радостью начали вешать и расстреливать направо-налево за малейшую провинность. Разумеется, с тем только условием, чтобы сами случайно не попали под раздел.

– Ну а если бы у вас появилась такая возможность сделать то, что нужно. С чего бы вы начали?

– Я знаю только, что слова не должны расходиться с делом. А хорошие поступки люди должны совершать вовсе не из страха быть наказанными. Только тот и человек, кто соблюдает эти два принципа.

– Еще было бы неплохо знать, какие поступки хороши, а какие нет, – не то возразил, не то просто добавил свою реплику Лазаренко.

– Ну а вы-то как считаете? Что можно сделать, чтобы всем нам жилось хорошо?

Старик огладил бороду, улыбнулся. Он показался Георгию хитрым старым джинном, на все знающим ответ, но покуда желающим сохранить его в тайне.

– В том-то и дело, что нет рецепта. Точнее, есть один, и давно известный, но ныне всеми отвергнутый. Других, кроме него, пожалуй что и не существует. А если и о нем забыть, то, значит, финита ля комедия.

– Какой же?

– По совести жить. Два ваших принципа с этим прекрасно согласуются.

– Но ведь и творящие зло тоже могут считать, что они живут по совести, – возразил Георгий.

– Это очень легко проверить. Две тысячи лет назад один человек сказал вполне ясно: «По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград или с репейника смоквы?»

Слушая его, Георгий подумал, что еще два-три дня назад обязательно бы попенял на очередные поповские бредни, но сейчас что-то не давало думать так. Многое изменилось с того времени, как он познакомился с Лазаренко. И впервые у него появился собеседник, с которым он мог поделиться тем, что всерьез волновало.