Аниото. Проклятие луны - Анастасия Дронова

по вдавленным инициалам. И снова начала погружаться в автобиографию Терехова Андрея Викторовича. Может, я что-то пропустила, когда читала в первый раз? Я рассматривала гравюры, вчитывалась в текст, ища скрытый между строк смысл. Но ничего не цепляло. Кроме разве, что лиричного описания встречи графа с его будущей женой.

«Я плѣнился ею съ первого взгляда. Стройный станъ дѣвичьяго тѣла, синіе очи, толстая темная коса и румянецъ, озарявшій щёки, вмѣстѣ съ задорнымъ смѣхомъ. ​Всё​ стало такимъ пустымъ: мое положеніе въ обществѣ, ​её​ происхожденіе, мнѣніе ​свѣта​. Лишь рядомъ съ ней я былъ самымъ счастливымъ, словно Эросъ я обрѣлъ свою ​Психею​».

Как только мы миновали дорожный знак «р. Биаони», люди, скучающе разглядывающие проплывающий однотипный пейзаж, начали засыпать, или, по примеру Влада, затыкать уши музыкой, чтобы отвлечься от нарастающей тряски — мы как раз выехали на самый разбитый участок дороги.

Уже стало очевидно, что я предвзято отношусь к тексту книги, намеренно в уме переиначивая, казалось бы, простые и безобидные слова. Конечно, меня беспокоила та приписка чернилами о прощении. Ведь она не очень складно вписывалась в историю, рассказанную бабушкой. Марфу чуть не задрал медведь, а убитый горем Терехов застрелился, прежде чем жена пришла в себя… А что, если Терехов сам напал на жену…?

Взбудораженная своим предположением, ткнула соседа в бок.

— А? Что? Где? — Влад встрепенулся и нервно огляделся по сторонам. Видимо решил, что я заметила кого-то подозрительного среди пассажиров.

— Да все в порядке, — заверила я, сунув ему в руки книгу, открытую на странице с припиской автора. — Смотри. Это написал Терехов, я думаю. Он в чем-то извинялся перед женой. Может, не медведь на нее напал, а он…?

— В смысле? — пелена недавней дремоты спала с парня, и он начал с лихорадочным интересом листать желтые страницы, после следующих моих слов:

— Вдруг, он был такой же… как ты? — последнюю часть произнесла тихо, неуверенно. Понимая, что глупо предполагать такое бездоказательно.

— Вряд ли, — не отрываясь от своего занятия, бросил Влад. — Ян объяснил мне, что проклятие луны — так он назвал нашу болезнь — передается по крови. Твоя кровь 100 % процентов чистая. Если, конечно, Ян насчет тебя не ошибся… — Файтов оторвался от книги и долгим взглядом впился мое лицо, будто пытаясь заглянуть туда, где под слоем кожи, внутренностей и костей теплится огонек души. — Нет. Он не ошибся… Есть в тебе что-то такое… Не знаю, как объяснить, но… Я чувствую, что именно ты — ключ к снятию проклятия.

— Как было бы проще — убей ты меня, — попыталась за черным сарказмом скрыть дрожь в голосе, вызванную его словами.

Влад лишь закатил глаза.

— Теперь по гроб жизни вспоминать будешь, — вздохнул он, а я с ехидной ухмылкой кивнула. Странно, мне хотелось задеть его, чтобы он разозлился, начать припираться, как тогда в лесу. Чтобы вернуть все как было, без давящего чувства серьезности всего происходящего.

— Так было бы проще… — в пустоту проронила я, смотря мимо парня, на плывущие в запыленном окне обгорелые деревья, похожие на истлевшие спички.

Все же, я не привыкла к вещам, что развиваются о привычные мне понятия. Частые переезды и бессонные ночи перед экзаменами я могу выдержать, даже с фобией я худо-бедно справлялась, а вот проклятия, оборотни, запутанные сны, чужие воспоминания и непонятные чувства — все это слишком.

— Да ну? — тяжелый взгляд парня попал в поле моего зрения, прогоняя мимолетную хандру. — Не вижу я в этом ничего простого… Я не могу объяснить… — парень замялся, утыкаясь в книжку и продолжая листать страницы. — Но я чувствую, что это неправильно… И дело даже не в нормах морали. Как если бы… Я бы охотнее умер сам, чем убил тебя.

И тут наши глаза встретились. Смятение и растерянность отражались на его лице, проникая в радужку глаз неуверенными всполохами. Он сказал правду. Казалось, воздух потяжелел, превратился в вату: рвано вдохнула, забегала глазами, чувствуя, как жар ползет по шее, прямо к лицу.

— Вот, — ткнула в гравюру на странице, чтобы увести разговор в более продуктивное русло. Чем быстрее мы разберемся со всем этим, тем лучше. — Кто это? Знакомой кажется….

— Конечно, — парень хмыкнул, как ни в чем не бывало, будто это не он полминуты назад ошарашил меня признанием, попахивающим Шекспиром. — Вылитая ты!

Недоверчиво прищурившись, забрала у парня книгу, и вгляделась в черно-белое изображение. Конечно, сказать наверняка, что девушка из книги похожа на меня можно было с натяжкой, но в чем-то мы, и правда, были похожи. Может, овал лица, нос и выступающий подбородок? Жаль, что изображение не цветное, а все эти чернильные полосы, из которых сделан рисунок, смазывали выражение лица. Художник, делавший рисунок, — если это не результат работы станка (хотя не знаю, существовали ли такие в начале 19 века) — явно был мастером пейзажей и натюрмортов, а не художественного портрета.

— Что-то не похоже… — недоверчиво скривилась, хотя в душе екнуло: сходство было, только не могла понять, надумываю ли я его или оно действительно есть. — Еще скажи, что глаза у нас одного цвета, — фыркнула, отдавая книгу обратно парню, который тут же продолжил ее листать. Может, он заметит то, что пропустила я.

— А может так и есть, — выдал он вполне серьезно — По черно-белой картинке не определишь, но… — и тут он зачитал ту же строчку, что привлекла меня.

— Это Марфа? — с шевельнувшимся интересом снова заглянула в книгу, чуть ли не касаясь щекой плеча парня.

— Ага. Жена нашего суицидника, или как их в то время называли…

— Ничего не понимаю… — снова вырвала у парня книгу, вглядываясь в злополучное изображение. — Допустим, что Марфа выжила, родила ребенка. К тому же бабушка, говорила, что этот Терехов мой прапрадед что ли… Но… Все-таки я не могу представить, что медведь не задрал до смерти хрупкую женщину. А вот если предположить, что ее муж был твоим… сородичем… Тогда, логично, что он застрелился из-за мук совести… Нет. Не сходится. Ты говоришь, что в моей крови нет той заразы, что у тебя.

— Почему ты решила, что оборотнем был он? — парень бегал взглядом по оборванной странице книги. — Разве он написал: «Прости, что чуть не убил тебя, любовь моя»? Эта Марфа, видать, была очень красивой крепостной девчонкой, раз наш дедок влюбился без памяти и, наплевав на все правила общества, женился на ней. Он пишет: «Прости, что причинил тебе боль». А про зверя — может, метафора. Ревность тоже, в своем роде, — большой и страшный зверь. Может, он приревновал ее к кому-то, они поссорились, и