Чужая жена - Кэтрин Скоулс

Мара не могла понять: что с ней происходит? Нужно собраться и всего лишь рассмотреть фигурки.

Начни с мальчиков. Что больше всего любят маленькие мальчики?

Она беспомощно смотрела на фигурки. И вдруг застыла — со всей ясностью Мара поняла причину своего волнения: мысль о детях Питера пробуждала в ней чувство вины.

Она чувствовала себя виноватой перед ними за то, что пока они вместе со своей мамой считали дни до возвращения отца, она хотела удержать его здесь.

Я хочу, чтобы он был моим.

Задержав дыхание, Мара тотчас отогнала эту мысль. Но того, что она промелькнула, отрицать было нельзя. Женщина уставилась на свою обувь с изрядно побитыми носками.

— Взгляните-ка сюда. — До нее, словно издали, донесся голос Питера, а затем перед ней появилась деревянная декоративная тарелка. Она была размером с большой конверт. Края были украшены каймой, по которой бежали резные контуры диких животных под сенью баобабов; в центре было вырезано округлыми буквами одно слово: «Karibu».

— Что оно означает?

Мара заставила себя сосредоточиться и не думать ни о чем другом.

— Это приветствие, — объяснила она. — Когда люди заходят в чью-либо хижину, они говорят «Входи!» Это значит: «Я здесь!» В ответ они слышат: «Карибу!» Наиболее точный перевод — что-то вроде: «Заходи. Добро пожаловать». — Маре показалось, что ее голос дрожит, но Питер, кажется, ничего не заметил. — Европейцы покупают такие тарелки, чтобы повесить у входной двери.

Кефа взял еще одну тарелку, на которой было написано: «Nyumbani».

— Это слово обозначает «наш дом», — сказал он. — Но можно заказать слова на свой выбор. Резчик сделает, как вы пожелаете.

— Я куплю одну на дверь в детской комнате, — сказал Питер. — С птицами и животными по краям. — Он повернулся к Маре. — Что вы об этом думаете?

Мара молча кивнула, стараясь не смотреть Питеру в глаза. От его слов у нее внутри что-то оборвалось. Получается, она неправильно истолковала его чувства. Ей казалось, она нравится ему. Внезапно ей показалось, что его чувства к ней были незамысловаты до предела. Он попросту вовлекал ее в свои отношения с семьей.

Ей ничего не оставалось, кроме как подыграть ему.

— Почему бы не купить в спальню каждому ребенку по тарелке с его именем?

Она постаралась улыбнуться с как можно более независимым и беззаботным видом, но губы ее дрогнули. Перед глазами стоял вчерашний вечер: взгляд Питера, вначале у рондавеля, а затем — во время «ужина по-танзанийски». За столом они едва ли обменялись парой фраз — центром внимания, как всегда, была Лилиан. По их взгляды то и дело пересекались, и тогда ни он, ни она не могли отвести друг от друга глаз.

Внезапно в голову Маре пришла еще одна мысль, как показалось, небезосновательная и верная. Этот разговор вовсе не был таким уж ничего не значащим для Питера, как и для нее. Он намеренно завел разговор о своей семье. Так он хотел показать ей, какое место занимает в его жизни семья, и таким образом увеличить дистанцию между собой и Марой.

Потому что… его тянуло к ней так же, как и ее к нему.

Мара скосила глаза на его лицо, пытаясь найти подтверждение своей догадке. Ее даже окатила волна сочувствия к нему. Неужели он сам до сих пор не понял, что такая уловка если кого-то и обманет, то только не его самого. Придумывать для себя, будто жена и дети здесь, рядом, в Рейнор-Лодж, означало не приближать их к себе, а отдалять от себя, превращая живых людей в бестелесные грезы. Вот как они с Джоном: он на сафари в Селусе, она — здесь, и существовали они в непересекающихся параллельных мирах.

Женщина протянула руку к китенге. С краю на подставке из темного дерева по росту выстроились в ряд четыре слоника. У каждого была пара крошечных бивней, вырезанных из кости.

— Возьмите, — сказала она, взяв их в руки. — Это семья.

Питер улыбнулся и взял слоников. Мара вблизи заглянула ему в лицо. Его лоб и нос уже слегка загорели. Одна щека оцарапана колючками, а самую глубокую царапину Мара смазала йодом. У виска виднелась припухлость от комариного укуса. Когда Питер наклонил голову, роясь в кармане в поисках денег, Мара подалась к нему, вдыхая знакомый аромат корицы, к которому теперь примешивался запах мыла «Лайфбуой».

Ее чувства были обострены, и она вбирала в себя каждую мелочь в том быстротечном мире, где в эту минуту существовали лишь они одни, вдали от прошлого, вдали от будущего.

Увлекаемые одним течением…

Было еще пять часов утра, а бвана Стиму уже запустил генератор. В окнах кухни горел свет, а спокойствие и тишина раннего утра были уже нарушены ровным гудением движка, доносившимся из сарая.

Размахивая руками, Мара пробежала через весь компаунд. С удвоенной энергией она взялась за утренние хлопоты, которые ей самой чаще всего напоминали бег с препятствиями. Напоследок она забежит в столовую, чтобы посидеть с гостями.

На своем месте за ее столом будет и он, как раз рядом с ней. Увидев ее, он оживится.

Мара глубоко вдохнула свежий утренний воздух, прикрыв на минуту глаза, и улыбнулась новому дню. Потом огляделась в поисках Дуду. Тот должен был начистить туфли, которые она лично выдала ему вчера, и уже начищенные расставить у рондавелей. Затем надо было попросить Менелика отварить немного риса, но не потому, что кто-то внезапно проголодался, а потому, что ей был нужен отвар.

После вчерашней съемки к Маре с жалобой пришел Руди. Он заметил, что поля шляпы Мегги стали провисать.

— Ничего удивительного, — пожала плечами Мара. — Они становятся жестче после стирки и мягче — при носке. — Она повертела шляпу в руках. Съемки длились уже десять дней, и все это время шляпа попеременно была то на ней, то на Лилиан, либо же ее заталкивали в мешок с остальным реквизитом, пропитанным потом и грязью. Так что удивляться не приходилось.

— Такой «разнобой» плохо скажется на монтаже, — пояснил Руди. — Представьте, что выйдет, когда склеят кадры, отснятые в разные дни. В результате поля будут гулять то вверх, то вниз, как закрылки у самолета!

Мара улыбнулась шутке, но смысл жалобы дошел до нее не сразу. Киношные премудрости не переставали ее изумлять. Временами казалось, что камера может припрятать даже самый явный подвох, к примеру, когда Мара изображала Лилиан. Зато в других случаях малейшее несовпадение оказывалось неприемлемым. Леонард объяснил, что все зависит от угла, под которым стоит камера, формирования кадра, от линз и освещения. По все равно кино для нее оставалось загадкой, волшебным миром, в котором правила обычного мира были неприменимы.

Руди оставил шляпу у Мары, попросив, чтобы она намочила поля в рисовом отваре и на время сушки положила под пресс. Мара кивнула — Руди тащил на себе обязанности нескольких человек и нуждался в помощи. Однако сейчас, направляясь к кухне, пробираясь среди кур, которые копошились вокруг в поисках крошек, Мара уже начинала сожалеть о своем согласии. Объяснять свою просьбу Менелику ей совсем не хотелось. Вот Бина, та бы и объяснять ничего не стала — приказала бы, и все тут.