Уроки правильной ориентации - Александра Ермакова

Могут всегда закурить и молчать в дыму сигаретном Это так классно быть брошенной и влюблённой.

Любить любовью трагичной и безответной.

А я посижу одна сейчас на подоконнике.

Жаль не курю, не пью, да и плакать не хочется.

И каждое утро буду искать тебя в соннике.

И каждый вечер звезду отправлять, полуночницу.

Чтоб ты, паскуда, как я не спал и мучился.

Чтобы трамвай тебя, гада, переехал нафиг!

Чтобы ты там до воя по мне соскучился!

А я. а я.

Закрываю тетрадку, и хватит мне.

Тяжко вздыхаю, смотрю в окно, прикидывая выть мне на луну или спать. Мне нравится то, что вижу. Нравятся эти строчки и я готова продолжать!

А Сергей Анатольевич может идти куда подальше, если ему не понравится. И хоть не придумала рифму последнюю, и крутила-вертела слова, меняла местами, плюнула и пошла спать.

Тело ноет, и чешется будто я лежу в пуху, щекочущем кожу. Отписываюсь Нике по поводу дачи, отправляю в ЧС всех неугодных и закрываю глаза. Утро вечера мудреннее!

Утром мама носится, чтобы собрать всё в дорогу. Нервничает и выглядит нездоровой, поэтому за руль сажусь я. Так даже лучше — за рулём думать о всяком некогда. Мы врубаем погромче музыку и орём в три горла Лолиту, на которую подсела наша пенсионерка-стюардесса.

Ника одетая в “дачный лук”, свитерок-жилеточка-джинсы с дырами, взволнованно щебечет в проигрышах: “Ходит слух, что сын Павла Игнатьевича просто красавчик. Да ещё старше нас на пять лет, а это же самая “сладкая ” разница! Он “айтишник”! Он при деньгах и живёт не где-то там, а в Нью-Йорке! У него всё зашибись. И мама слышала, что свободен, но это не точно, ибо сама она его в глаза не видела!”

Я молчу всю дорогу.

Лишь бы не танцор…

Паркуемся у низенького заборчика из белого частокола.

Ну просто американская мечта. Только лабрадора не хватает!

Вдали виднеется “домик” в три этажа, а к нему вьётся “небрежная” и даже “заросшая” по строгим дизайнерским законам тропинка. А по ней идёт и сам “американский бог”, блондин, два метра ростом, плечи ВО, осанка ВО, борода ВО, костюмчик белый, улыбка

— чисто Г олливуд!

Каким бы идеальным я не представляла Павла, настолько роскошного мужчину — не ждала. И вот идёт мамин ухажёр, а следом появляется и его сын.

И по-новой.

Блондин! Два метра ростом! Плечи ВО! Осанка ВО! Костюмчик белый. Улыбка — чисто Голливуд!

— Да их что, на фабрике “Парамаунт пикчерс” в инкубаторе растят? — читает мои мысли Ника, а я зачарованно киваю.

— Ждём племянника, — сквозь милый оскал, бормочет маман.

Дубль три!

Да ну на… Быть того не может!

Блондин… хотя была уверена, что цвет скорее пшеничный, но сейчас вижу, он чу-уть темнее, чем у родственничков.

Рост. ну предположим два метра, хотя казался пониже. Правда, смотря с какого ракурса и при каком освещении.

Плечи? Опять-таки зависит от образа. Но да, неплохие.

Осанка. ну танцору ли на это жаловаться?

Костюмчик? Тут промашка. Драные джинсы и худи, но видели мы и без худи и в костюмчике.

Улыбка? Сползает напрочь…

— Ми-илая! — грозный большой мужчина с голливудской улыбкой тянет к маме руки и она, едва успев прошипеть в сторону Аполлонова “твою мать!”, выпархивает из машины.

Ника идёт следом. Я пока жду. Считаю до пяти и смотрю на замершую стрелку тахометра.

Три… два… один…

Выхожу из машины и даю себе обещание… ни-за-что не портить никому выходные. Ни-за-что не поддаваться на провокации и держать нос так высоко, как смогу.

— Привет, Вера, — улыбается мамин бог, я молча киваю.

— Та-ак, это мой сын. Игнат!

— Привет, Игнат, — хором произносим мы с Никой.

— А это прямо-таки второй сын! Племянник — Александр.

— Знакомы, — киваю я.

— Одногруппники, — подтверждает Ника.

— Партнёры. — шипит, и почему-то злобно, Саша. — По танцам.

— Так это же прекрасно! — Павел Игнатьевич воздевает руки к небу и делает вид, что благодарит его за это чудесное совпадение.

Глаза Саши опасно сощурены, он меня действительно ненавидит в ответ. Он. Меня?? Растерянно моргаю и даже не сразу следую за остальными в дом.

Великий тоже не торопится, ждёт, когда нас перестанут слышать, а потом ловко упирается руками в тачку, прижав меня к ней.

Он и правда в ярости. Это не милый мальчик-гей-танцор, это не страстный мальчик-натурал-Вампир. Я парня, стоящего так мучительно близко, вообще не знаю.

— Не смей портить своими выкрутасами выходные! — шипит он, и этот тон как ушат воды со льдом.

— Ты о****л?? Какого х** мне указываешь таким тоном? — я вне себя и трепет от близости, как рукой снимает.

— Да ладно, разыграешь дурочку. — нейтрально продолжает он, глядя не на меня, а куда-то за спину, будто избегает. — Ты же такая несчастная, бедная, обманутая девочка. Которой даже в голову не пришло.

Он склоняется и теперь шепчет мне в самое ухо, так словно мы любовники, будто у нас не разборка, а свидание.

— …что целоваться с одним, а перевоспитывать и соблазнять другого — плохо! Что, Вера-ой-я-отправила-фото-в-белье, хоть немного стыдно?

Шумно сглатываю и отчаянно качаю головой. Челюсти сжаты так, что больно. Меня колотит, глаза наливаются слезами обиды и ярости.

Ненавижу его! Ненавижу!!

— Ты… — от первого же слова оставляют силы и слёзы всё-таки бегут по щекам, но не истеричные — злые. И моё шипение гневное настолько, что он отступает. — Ты. целовался с Валиковой. Ты надо мной смеялся, ты меня. использовал. Ты просто. обманщик!

— Не хуже твоего! — он говорит тихо и меня будто пронзают острые ножи.

— Ненавижу тебя. поверить не могу, что.

—. что ты могла на меня поспорить!

—. что ты мог так нагло врать!

—. что ты могла изменять.

—. ты ничего мне не обещал!

—. ты никогда не была со мной честна!

— Я. в тебя. влюбилась, придурок!

Моя рука взлетает раньше чем думаю, и пощёчина, кажется, сгоняет птиц с ближайших деревьев. Звук громкий, а ладонь жжёт, точно в огне.

Пока Великий в недоумении прижимает руку к щеке, освобождаюсь от тесного плена и отступаю в сторону. Саша глядит на меня обречённо, будто теперь окончательно потерял.

— Спасибо, что сообщила. Интересно, кому из нас ты бы это охотнее сказала? Гею или безликому парню из кладовки? — стегает презрением и уходит, миновав дом, куда-то на территорию дачи. А я утыкаюсь лбом в гладкий бок машины и перевожу дух.