В поисках Джейка - Чайна Мьевилль

— Папа, — возразила Энни и даже встряхнула меня. — Это самое лучшее Рождество в моей жизни. Понимаешь? В жизни! Другого такого уже не будет. И я так рада, что провела его с тобой.

И она взглянула на меня искоса.

— Так ты догадываешься? — спросила она. — Какой у тебя будет подарок?

Она смотрела на меня взволнованно и так серьезно, что я даже расчувствовался.

Я вспомнил все, что случилось с нами и на наших глазах в тот день, все, что я передумал и перечувствовал. И, подумать только, что я сам был частью всего этого. Событие изменило меня, я стал не тем, кем был еще утром. Это открытие меня потрясло.

— Да… — начал я неуверенно. — Да, думаю, что догадываюсь. Спасибо, девочка.

— Черт! — сказала она. — Ты догадался! Но как?

И она протянула мне маленький бумажный пакет.

В нем оказался галстук.

Теперь, когда все уже вышло так, как вышло, каждый вам наплетет с три короба. Любой, кого ни послушай, знал Джека лично, либо, на худой конец, Джека знал его друг, но сказано это непременно будет так, что вы сразу поймете — говорящий все равно хочет, чтобы вы решили, что это на самом деле он. Они вам все расскажут — и как помогали ему, и как он делился с ними своими планами. Но большинство, конечно, понимают — ври, да знай меру, и потому чаще всего слышишь примерно одно и то же: вот, мол, были мы с приятелем там-то и там-то, вдруг видим — Джек бежит по крышам, деньги из его переметных сум так и сыплются, а за ним, по улицам, пыхтит-чешет милиция. Ну, и так далее. «Мой приятель видел однажды Джека-Полмолитвы, — скажут они вам, — недолго, с полминуты всего». Скромничают.

Считается, что так они проявляют уважение. То есть это они считают, что после всего, что было, они должны проявлять уважение таким вот образом. Хотя никаким уважением тут не пахнет. Наоборот, они, как псы, пируют на его трупе, и потому они мне противны.

Все это я для чего говорю? Чтобы вы понимали, кто я и откуда. Я ведь знаю, как вам покажется то, что я сейчас расскажу. Вот я и хочу, чтобы вы четко представляли себе, кто я такой, когда я скажу, что действительно знал Джека. Так вот, я его знал.

Я с ним работал.

Нет, я, конечно, сошка мелкая, не спорю, но все равно я был частью его истории, и от меня хоть что-то, да зависело. И не думайте, что я себя нахваливаю: чем угодно клянусь, высокомерия в моих словах и на грош нету. Я никто, но работа, которую я помогал делать, имела для него большое значение. Вот и все, что я хочу сказать. Так-то вот. Короче, вы поняли, почему мне стало очень интересно, когда я услышал о том, что мы наложили лапу на того парня, который продал Джека. В смысле — ну, вы поняли. Это еще мягко сказано. Я поставил себе цель — встретиться с ним во что бы то ни стало, вот так будет точнее.

Помню, как я услышал о первой затее Джека, сразу после того, как он сбежал. Ему хватило смелости не прятаться, а, наоборот, действовать так, чтобы его заметили. «Слышал о том переделанном, который совершил ограбление?» — сказал мне кто-то в пабе. Я соблюдал осторожность, реакции не выказывал.

А знаете, я кое-что почувствовал, еще когда увидел Джека впервые. Он вызывал уважение. Никогда не хвастал, но внутри у него был огонь. Хотя, заметьте, никакой уверенности, что из него выйдет толк, у меня не было.

То первое дело принесло ему сотни ноблей, которые он роздал людям на улицах. Бедняки из Собачьего болота полюбили его за это раз и на всю жизнь. Такие поступки волнуют людей, показывают им, что перед ними не обычный бандит, каких кругом тринадцать на дюжину. Конечно, не он первый придумал делиться награбленным с людьми, но он был одним из немногих, кто на самом деле это делал.

Хотя для меня важнее было не то, как он распорядился деньгами, а то, где он их взял. Он украл их из государственного учреждения. Это были налоги, собранные в магазинах.

Как охраняют подобные места, знает каждый. Вот потому-то я сразу понял, что цель у него была одна: показать правительству — смотрите, мол, я плюю на вас. То есть это было не ограбление ради наживы, а это был такой жест, и, клянусь всеми богами, кровавыми и не очень, я сразу начал им восхищаться.

Именно тогда, сидя в пабе и соображая, что он сделал, представляя, как он организовал тот налет, как он полз, карабкался, дрался, чтобы попасть внутрь, и все это со своим новым, измененным телом, и как он исчез потом, точно испарился, несмотря на свое приращение, — я впервые отчетливо осознал, что он кое-чего стоит. Вот тогда я узнал, что Джек-Полмолитвы не обыкновенный переделанный и даже не обыкновенный преступник.

Кстати, немногие люди видят переделанных так, как вижу их я, или как видел Джек.

И не говорите, что это неправда. Для большинства из вас они не люди, вы либо не обращаете на них внимания, либо пользуетесь ими, по привычке. А если кому-то из вас случится заметить кого-то из них по-настоящему, то вы хотите поскорее это забыть, точно ничего этого не было. Так вот, с Джеком все было совсем иначе, и не только потому, что он сам был переделанный. Пари держу — да нет, знаю наверное, — что Джек всегда замечал их, ясно видел их человеческую сущность еще до того, как с ним самим кое-что сделали. То же и со мной.

Вот вы идете по улице и видите вокруг шваль, переделанную шваль с исковерканными телами, которую выплевывают в город пенитенциарные фабрики. Не хочу впадать в сентиментальность, но я нисколько не сомневаюсь, что вон в той женщине — да, вон в той, без рук, зато с маленькими птичьими крылышками на их месте, — Джек увидел бы именно женщину, а еще он увидел бы старика, а не бесполую зверушку, в которую его превратили, и молодого паренька — правда, вместо глаз у него темное стекло, и трубочки, и какие-то огоньки, так что он пробирается вперед медленно, неуверенно — тяжело ведь глядеть глазами, с которыми ты не родился, — так вот в нем Джек увидел бы прежде всего мальчишку. В людях с паровыми механизмами или истекающими маслом моторами вместо внутренностей, с частями животных вместо конечностей, с кожей, измененной ведьмами, и так далее, Джек видел прежде всего людей, страдающих под тяжестью наказания.

Люди ломаются, когда их переделывают. Я часто это видел. Такое ведь случается сплошь и рядом — закону чуток не потрафил, и пожалуйста, просыпаешься утром с новой рукой или ногой, или железяка какая-нибудь из тела торчит, или еще чего; но главное даже не это — не физическая боль, не телесное уродство, а то, что теперь они такие же, как те, на кого они плевали в течение всей жизни, те, кого привыкли не замечать и не считать людьми. То есть они сами понимают, что превратились в ничто.

А вот Джек, когда с ним такое сделали, не считал себя нулем. И никого другого тоже.

Вот был такой случай. В Дымной излучине есть сталелитейный завод, и там служил один тип, управляющий какой-то, из мелких, — Джек тогда уже несколько лет как освободился, а я только недавно услышал, — но неприятности от него были большие. Он стучал на членов профсоюза, когда те пытались агитировать народ. И тогда организаторов начинали провожать домой бандиты, запугивали их, так что те замолкали, а то и вовсе увольнялись с работы.