Творцы заклинаний - Терри Пратчетт

— ..крокодил, — подсказал Тритл.

— Да, крокодил.., что угодно.., в своей основе имеет форму морковки.

— Этого я что-то не припоминаю, — перебил Тритл.

— Я уверен, что он выразился именно так, — возразил Напролоум, обливаясь потом.

— Нет, лично я помню тот кусок, где он вроде как намекал, что если достаточно долго идти в каком-либо направлении, то рано или поздно увидишь свой затылок, — не сдавался Тритл.

— Он точно имел в виду твой затылок, а не чей-то чужой?

Тритл немного подумал.

— Я положительно уверен, что он сказал “свой собственный затылок”, — заявил он. — По-моему, он утверждал, что может это доказать.

В воцарившемся молчании они обдумали это высказывание.

Наконец Напролоум снова заговорил — очень медленно и осторожно:

— Я смотрю на это так. Перед тем как услышать его рассуждения, я был как все остальные. Ну, понимаешь, что я имею в виду? Меня смущали и сбивали с толку всякие мелочи жизни. Но теперь, — он оживился, — несмотря на то, что я по-прежнему смущен и растерян, это происходит на гораздо более высоком уровне, и, по крайней мере, я знаю, что меня озадачивают действительно фундаментальные и важные явления Вселенной.

Тритл кивнул.

— Я, конечно, не рассматривал это с подобной точки зрения, — признался он, — но ты абсолютно прав. Поистине он раздвинул границы невежества. Во Вселенной столько неведомых нам вещей.

Некоторое время оба наслаждались ощущением странного тепла, вызванным мыслью, что они гораздо более невежественны, чем обыкновенные смертные, которым неведомы только самые заурядные вещи.

— Я надеюсь, что с ним ничего не случилось, — снова заговорил Тритл. — Температура пришла в норму, но, создается такое впечатление, что он просто не хочет просыпаться.

Две служанки внесли в комнату тазик с водой и свежие полотенца. Одна из них держала еще и довольно потрепанную метлу. Они начали менять на кровати больного мокрые от пота простыни, и оба волшебника удалились, продолжая обсуждать широкие горизонты незнания, открытые миру гением Саймона.

Матушка подождала, когда их шаги затихнут вдали, и сорвала с головы платок.

— Черт бы его побрал. Эск, покарауль у двери.

Она убрала полотенце и прикоснулась рукой ко лбу Саймона, проверяя температуру.

— Спасибо, что пришла, — сказала Эск. — Ведь у тебя сейчас столько дел…

— Гм-м.

Матушка поджала губы, приподняла веки Саймона и нащупала пульс. Приложив ухо к его похожей на ксилофон груди, она послушала сердце и на какое-то время замерла, исследуя его сознание. Ее брови нахмурились.

— Что-нибудь не так? — с беспокойством осведомилась Эск.

Матушка посмотрела на каменные стены.

— Черт бы подрал это заведение. Здесь не место больным.

— Да, но с ним все в порядке?

— Что? — Матушка, вздрогнув, оторвалась от своих мыслей. — О-о. Да. Возможно. Где бы он ни был.

Эск недоуменно перевела взгляд на тело Саймона.

— Никого нет дома, — объяснила матушка.

— Что ты имеешь в виду?

— Вы только послушайте этого ребенка! — воскликнула старая ведьма. — Можно подумать, я ее ничему не учила. Его сознание Странствует. Саймон сейчас находится Вне Себя.

С чувством, которое граничило с восхищением, она посмотрела на тело молодого волшебника и добавила:

— По правде говоря, это совершенно удивительно. Я еще не встречала волшебника, который умел бы Заимствовать.

Она повернулась к Эск, чьи губы образовали полную ужаса букву “О”.

— Помню, когда я была еще девчонкой, старая бабка Аннапль ушла в Странствие. Слишком увлеклась пребыванием в теле лисицы. Прошло несколько дней, прежде чем мы ее нашли. И ты еще… Я бы ни за что не отыскала тебя, если бы не твой посох… Кстати, девочка, куда ты его подевала?

— Он ударил Саймона, — пробормотала Эск. — Попытался убить его. Я бросила посох в реку.

— Не очень-то вежливо ты поступила с ним, после того как он спас тебе жизнь, — упрекнула ее матушка.

— Ударив Саймона, он спас мне жизнь?

— Неужели ты не поняла? Саймон призывал этих.., этих Тварей.

— Неправда!

Матушка посмотрела в негодующие глаза Эск. “Я ее потеряла, — пришла ей в голову мысль. — Три года работы псу под хвост. Она не сможет стать волшебником, но могла бы быть отличной ведьмой”.

— И почему же это неправда, госпожа Всезнайка? — поинтересовалась она.

— Он не стал бы делать ничего подобного. — Эск готова была расплакаться. — Я слышала, как он говорит, он.., в общем, в нем нет зла, он потрясающе умный, он почти понимает, как все работает, он…

— Полагаю, он очень хороший паренек, — мрачно перебила ее матушка. — Я ведь не утверждала, что он черный волшебник.

— Эти Твари ужасные! — всхлипывала Эск. — Он не станет призывать их, наоборот, он стремится к тому, чем они не являются, а ты злая старая…

Пощечина вышла звонкой, как удар гонга. Эск, побелев от потрясения, отшатнулась. Матушка осталась стоять с поднятой рукой. Ее била дрожь.

Она однажды шлепнула Эск — это был шлепок, который получает младенец, когда его вводят в этот мир, и который дает новорожденному примерное представление о том, чего следует ждать от жизни. Но тот раз был первым и последним. За три года, прожитых под одной крышей, представлялось достаточно поводов — когда Эск забывала на плите молоко и оно убегало или когда девочка легкомысленно оставляла коз без воды, — но резкое слово или еще более резкое молчание, как правило, действовали куда сильнее и не оставляли синяков.

Матушка крепко сжала плечи Эск и заглянула ей в глаза.

— Послушай меня. Разве я не говорила тебе, что, пользуясь магией, ты должна идти по этому миру, как нож сквозь воду? Говорила или нет?

Эск, окаменевшая от страха, точно загнанный в угол кролик, машинально кивнула.

— Ты думала, это просто причуды старой матушки? Но дело в том, что, прибегая к магии, ты привлекаешь к себе внимание. Их внимание. Они все время наблюдают за нашим миром. Сознание обычных людей для Них — размытое пятно, Они его не видят, но сознание мага выделяется среди прочих. Понимаешь, оно для Них наподобие маяка. И привлекает не тьма, а свет, свет, создающий тени!

— Но.., но.., почему Они интересуются нами? Ч-что Им нужно?

— Жизнь и форма.

Матушка обмякла и отпустила плечи Эск.

— На самом деле Они очень несчастны, — сказала она. — У Них нет ни жизни, ни формы — им приходится довольствоваться тем, что можно украсть. Им так же не выжить в нашем мире, как рыбе не выжить в огне, но это не мешает Им пытаться. И Они достаточно умны, чтобы ненавидеть нас за то, что мы живые.