Анатомия любви - Дана Шварц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что за сон? – спросила Хейзел.
– Будто я лежу под какой-то вуалью. Почти как у невесты, наверное, но точно не скажу, что за вуаль. Ну, в общем, я под ней, в большой комнате, вокруг меня незнакомцы, а потом один из них подходит ближе, и у него голова, как у чудовища. И он поднимает надо мной нож. И у него один глаз. Один громадный, жуткий глаз, прямо в середине лица. А потом, когда я пытаюсь понять, что он будет делать с этим большим ножом, я просыпаюсь на собственной койке, в комнате прислуги.
Один глаз. Может ли такое быть, что она каким-то образом столкнулась с доктором Стрейном? Что это он навредил ей?
– Дженет, а когда ты попала в больницу для бедных? И из-за чего?
Дженет нахмурила брови.
– По-моему, лет в семь. Вырезали аппендицит.
– А доктор, который тебя оперировал в той больнице, когда ты была ребенком… Возможно, его звали Стрейн? У него был один глаз и черная шелковая повязка на втором?
Дженет покачала головой.
– Нет. Какой-то ужасный доктор-француз. Не помню, как его звали, но повязки у него не было.
– Не возражаешь, если я осмотрю твой живот? – спросила Хейзел. – С поднятой сорочкой? Джек, не мог бы ты подождать снаружи?
Джек легко козырнул, перед тем как выйти из лаборатории.
– Буду снаружи, если понадоблюсь вам.
– Ой, да не дождешься, кобель! – заявила Дженет, а затем подняла сорочку, открыв бледные ноги и еще более бледный живот. На коленях у нее обнаружились несколько синяков, а ниже пупка начинался воспаленный шрам, дюйма четыре в длину, сочащийся зеленым гноем.
– Дженет, – позвала Хейзел, – а этот шрам, откуда он?
– Я ж говорила. Аппендикс в детстве вырезали.
Шрам был зашит ровными стежками, но воспалился, покраснел и сочился гноем.
– Так этот шрам не новый? У тебя он уже был?
– Почти столько, сколько себя помню, – сказала Дженет.
– Что ж, новый или старый, но этот шрам воспалился. Нужно его очистить и как следует перебинтовать, чтобы он снова зажил.
– Так в этом вся беда, что ли? – спросила Дженет, прикрываясь. – Все это время болел он? Мой шрам?
– Я не знаю, только ли в нем проблема, – сказала Хейзел. – Я бы не стала утверждать, что это воспаление стало причиной отсутствия у тебя ежемесячных кровотечений. Но с воспалением, по крайней мере, мы можем разобраться прямо сейчас.
Хейзел аккуратно промыла шрам водой с мылом и промокнула хлопковым тампоном, вымоченным в спирте. Дженет стиснула зубы, чтобы не закричать.
– Прости, – сказала Хейзел. – Я знаю, что жжет.
Когда шрам был очищен, Хейзел сделала примочку из меда, куркумы и молотых цветов гамамелиса и перевязала его. Затем дала Дженет стопку чистых льняных бинтов.
– Меняй повязку каждый день, – сказала она, и Дженетт кивнула.
– И если за неделю лучше не станет, скажи Джеку, чтобы снова привел тебя ко мне.
Одевшись полностью, Дженет со смущенным видом сунула руку в карман передника.
– Денег у меня немного, но чтобы отплатить за то, что вы сделали…
Хейзел отмахнулась от ее руки.
– О боже, я об этом и не думала. Не глупи, пожалуйста. Я ведь пока только студент. И сказать по правде, рада возможности потренироваться на живом объекте.
Дженет вытащила руку из кармана, благодарно глядя на Хейзел.
– Джек! – позвала Хейзел. – Можешь возвращаться.
Джек вошел, прикрыв глаза руками. Хейзел опустила его руки вниз.
– Эй, ты ее вылечишь? Приведешь в порядок?
– Не могу обещать, но начало положено, – ответила Хейзел. – И еще, Джек, если вдруг кому-то из твоих друзей или знакомых понадобится, э-эм, осмотр… Ты знаешь, я пока еще не врач, но основы знаю и смею надеяться, что Хоторнден-касл – местечко поприятнее больницы для бедных.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Джек.
– Ну, у нас не меньше дюжины свободных комнат. Поскольку отец с матерью уехали, а с ними и большинство слуг… в главном холле хватит места, чтобы поставить койки и матрасы для тех, кому нужен покой. Еды у нас более чем достаточно. Господь свидетель, кухарка так и не привыкла готовить только троим – мне, Йоне и Чарльзу.
– А что насчет тех, кто болен, – тут Джек понизил голос, – лихорадкой?
– Приводи их, – сказала Хейзел, надеясь, что хотя бы в голосе слышится храбрость, которой ей так отчаянно не хватало. – Те, кто, по нашим подозрениям, могут оказаться заразными, отправятся в солярий.
Дженет вскинула голову.
– Я знаю парня, которого пару недель назад сбил экипаж. Нога сломалась, да так и не срослась правильно. Сама видела кость, торчащую наружу.
– Приводи его сюда, – повторила Хейзел. – Пусть Хоторнден-касл пока побудет учебной больницей.
У Хейзел не было нехватки в пациентах: неимущие мужчины, женщины и дети отчаянно нуждались в медицинской помощи, ради которой не приходилось тонуть в зловонной клоаке больниц для бедных, где доктора носили фартуки, залитые кровью, а больные лежали по трое на койке.
Дюжина людей обратилась за помощью к Хейзел, в ее подземную лабораторию, через неделю после осмотра Дженет. Еще через неделю их стало тридцать. Джек и Дженет быстро разнесли добрую весть, и вскоре Хейзел уже лечила все подряд: от чахотки до запора. По каждому, постучавшему в двери ее подземной лаборатории в поисках помощи, Хейзел вела подробные записи, где указывала их возраст, занятие, симптомы и назначенное ею лечение.
Простуды она лечила настойкой льняного семени и апельсиновой выжимки, согревая пациента одеялами и заставляя пить много чая. Сломанные кости фиксировались деревянными дощечками и полосами ткани. Раны тщательно зашивались. Когда к ней пришла, держась за больную щеку, женщина, Хейзел выдернула у нее гнилой зуб и обработала десну медом и гвоздичным маслом.
Со временем Хейзел заметила, что все реже и реже заглядывает за советом в свой потертый экземпляр «Трактата доктора Бичема» и что в ней все больше уверенности в собственных силах и чутье на диагнозы. Большинство пациентов Хейзел удавалось вылечить на месте и отправить восвояси, но некоторым – к примеру, знакомому Дженет, мальчишке по имени Бобби Дандерфлай, со сломанной после столкновения с экипажем ногой – Хейзел помогала, чем могла, в лаборатории, а затем отправляла выздоравливать в Хоторнден-касл.
Когда поступил первый пациент с римской лихорадкой, Хейзел собрала прислугу в библиотеке.
– Ни один из вас не обязан оставаться в доме, – сказала Хейзел. – Я знаю, опасно держать здесь больных, особенно с лихорадкой. – Хейзел разместила больного в солярии на соломенном матрасе и все утро провела, стараясь устроить его поудобнее, бережно смывая кровь и гной из лопнувших фурункулов и меняя намоченные в ледяной воде повязки на его горящем лбу. – В доме у ворот более чем достаточно места для тех, кто не хочет жить здесь.