Панорама времен - Грегори Бенфорд

— Вы его расшифровали?

— Конечно. Почему-то очень много повторов. Гордон прошел за Купером к его рабочему месту, где на столе лежали развернутые лабораторные тетради. Он вдруг почувствовал, что надеется на то, что все это окажется ерундой, простыми помехами. Тогда ему сразу стало бы гораздо легче. Не пришлось бы беспокоиться о каких-то посланиях: Купер смог бы спокойно работать над экспериментальным подтверждением своих тезисов, и Лакин остался бы доволен. У него сейчас и так хватало сложностей, и ему хотелось, чтобы этот спонтанный резонанс развеялся как дым. Их письмо в “Физикал ревью леттерс” вызвало интерес, и никто не критиковал их работу. Может, лучше оставить все как есть?

Но надежды растаяли, когда он увидел записи, сделанные четким почерком Купера:

TPANSWBPRY 7 FROM CL 998 CAMBE 1998 3 ZX RA 18 5 36 DEC 30 29.2 RA 18 5 36 DEC 30 29.2 RA 18 5 36 DEC 30 29.2 Этот таинственный напев из букв и цифр занимал целых три страницы, а затем следовало: ДОЛЖНО ПОЯВИТЬСЯ В ТАХИОНОВОМ СПЕКТРЕ 263 КЕЛЬВИНА ПИК МОЖНО ПРОВЕРИТЬ РЯДОМ НАПРАВЛЕННЫХ ИЗМЕРЕНИЙ СЛЕДУЕТ ZPASUZC AKSOWLP ПРОБОЙ В ПРЯМОУГОЛЬНЫХ КООРД MZALS SMISSION ИЗ 19BD 1998 COOPGHQE После шла полнейшая бессмыслица. Гордон изучал информацию, полученную Купером.

— Остальное выглядит как простой набор включений и отключений. Там нет никакого кода.

Купер кивнул и почесал ногу ниже своих обрезанным под шорты джинсов.

— Просто точки и тире, — пробормотал Гордон.

— Забавно, — снова кивнул Купер.

Гордон заметил, что в последнее время Купер ограничивался получением данных и воздерживался от высказывания своего мнения. Возможно, столкновение с Лакиног, научило его тому, что агностическая позиция — наиболее безопасная. Казалось, Купер вполне доволен, что само писец регистрировал обычные резонансные сигналы: они служили теми самыми кирпичами, из которых будут ело жены его тезисы.

А вот в этих первоначальных RA и DEC, — Гордон погладил подбородок, — что-то похожее на астросигналы.

— Хм-м, — позволил себе высказаться Купер, — может быть.

— Конечно, Right ascention — прямое восхождение, а DEC — declination — склонение. Это координаты, фиксирующие место в пространстве.

— Может быть.

Гордон с раздражением посмотрел на Купера.

— Своя рубашка ближе к телу. Послушайте, я хочу во всем разобраться. А вы продолжайте измерения.

Купер кивнул и отвернулся, явно довольный тем, что ему удалось избавиться от этой проблемы. Гордон вышел из лаборатории, поднялся в комнату 317 — кабинет Кэрроуэя. На его стук никто не откликнулся. Тогда он зашел в приемную факультета, просунул голову в дверь и спросил:

— Джойс, где доктор Кэрроуэй?

По когда-то заведенному обычаю конторских служащих называли по имени, а научных работников факультета титуловали. Гордон всегда чувствовал себя неловко, когда придерживался этого правила.

— Вам большого или маленького? — спросила темноволосая секретарша, поднимая брови, никогда не остававшиеся в покое.

— Большого, но не ростом, а массой.

— Ищите его на семинаре по астрофизике. Он сейчас закончится.

Гордон тихонько проскользнул в помещение, где проходил семинар, как раз тогда, когда Джон Бойль заканчивал лекцию. Зеленые классные доски были испещрены дифференциальными уравнениями новой гравитационной теории Бойля. Он выдал заключительную фразу, приправил ее шотландской шуткой, и семинар рассыпался на отдельные кружки, в которых начались оживленные беседы. Бернард Кэрроуэй тяжело поднялся со своего места и принялся спорить с Бойлем и каким-то человеком, которого Гордон не знал. Гордон наклонился к Бобу Гоулу.

— Кто это? — спросил он, кивком показав на высокого курчавого мужчину.

— Сол Шриффер из Йельского университета. Он и Фрэнк Дрейк занимались проектом “Озма” — слушали радиосигналы других цивилизаций.

— Ух ты. — Гордон откинулся назад и стал наблюдать за Шриффером. Он чувствовал прилив энергии, ноздри раздувались от предвкушения охоты. Ему пришлось отложить на несколько месяцев дело с посланиями, во-первых, из-за безразличия Лакина, а во-вторых, все это время новых сигналов не поступало. Но теперь, когда сигналы пришли вновь, он неожиданно понял, что нужно заняться ими вплотную.

Бойль и Шриффер спорили о справедливости вывода Бойлем приближенного значения некоторой величины для упрощения уравнения. Гордон наблюдал за ними с интересом. Только непосвященные думают, что ученые спокойно обмениваются мнениями. В действительности эти споры протекают очень бурно, с выкриками и жестами. За ними, конечно же, скрывается столкновение личностей. Шриффер шумел гораздо сильнее, чем его оппонент. Он здорово нажимал на мел, который скрипел и ломался, хлопал руками, пожимал плечами, хмурился. Он говорил и писал очень быстро, часто опровергая то что говорил несколько мгновений назад. В его расчетам проскакивали небрежности, которые он тут же поправлял, стирая неправильные записи широкими взмахами тряпки. Тривиальные ошибки не имели значения, Шриффер старался схватить суть проблемы. Точное решение могло быть получено и позже. Доску покрывали его торопливые каракули.

Бойль разительно отличался от него. На встрече в “Лайм-хаусе” Гордон слышал энергичный, богатый эмоциями голос Бойля. Сейчас он говорил ровно, монотонно. Здесь он выступал как ученый. Время от времени голос его понижался так, что Гордону приходилось прислушиваться. Люди, которые находились поблизости, прекращали свои разговоры — психологически верный прием, чтобы привлечь к себе внимание. Бойль ни разу не перебил Шриффера. Он начинал свои фразы словами: “Я думаю, если мы попробуем вот это…”, или “Сол, неужели вы не видите, что получится, если…” Утонченное превосходство. Он никогда не позволял себе жестких заявлений, оставаясь всегда беспристрастным искателем истины. Однако постепенно его попытки вести спор спокойным, ровным тоном сошли на нет. Он не мог абсолютно точно показать, что найденное приближенное значение оправданно, и ему пришлось обороняться. Теперь подход Бойля к проблеме можно было охарактеризовать как “Докажите, что я не прав”. Мало-помалу его голос стал повышаться, а на лице появилось упрямое выражение.

Неожиданно Шриффер обнаружил способ, выявляющий неправомерность применения приближенного значения в уравнении Бойля. Суть его была в том, что нужно решить для контроля одну простую задачу, ответ на которую оба они знали. Сол пустился в расчеты и показал, что принятое Бойлем приближение годится только для очень узкого диапазона физических условий.

— Ну вот, видите, — заявил Шриффер.

— Если отбросить все нездоровые фокусы, — покачал головой Джон Бойль, — то станет видно, что это приближение точно подходит для наиболее интересного случая.

— Чепуха, — вскипел Сол Шриффер. — Вы выбросили все большие длины волн.

Публика вокруг отдавала явное предпочтение Джону. Раз принятое приближение не являлось абсолютно бесполезным, значит, его можно использовать. Сол, ворча, согласился, а через мгновение уже улыбался и обсуждал что-то еще. О предмете спора забыли. Бессмысленно волноваться по поводу любых доказуемых результатов. Гордон улыбнулся. Это был яркий пример того, что он называл Законом противоречий: страсти обратно пропорциональны объему имеющейся информации.