Поцелуй негодяя - Пётр Самотарж

вместе вновь сошлись в его душе и заставили забыть обо всем на свете. Только ощутив вдруг свою шпагу попавшей во что-то вязкое и ставшее вдруг неподвижным, Кутузов увидел перед собой призрачный контур Анхен и ужаснулся забвению, которому предал ее.

Поляк, сумевший отравить жизнь будущему великому фельдмаршалу и похитивший у него первую робкую привязанность, лежал на траве бездыханным. К нему подбежал врач, попытался нащупать пульс, взглянул на столпившихся рядом секундантов и отрицательно покачал головой. Все перекрестились и разошлись, санитары унесли тело. Кутузов сел на траву, не сходя с того места, на котором сделал победный выпад, и положил рядом смоченную в крови шпагу. Ему показалось, что на него бросают косые взгляды немногочисленные свидетели случившегося, но это его не волновало. Его мучило одно – он убил не ради Анхен, а ради удовлетворения снедавшего его чувства мести. Ненависть больше не бурлила в нем, осталась лишь пустота, которую отныне нечем было заполнить.

Спустя пару недель виновница кровопролития, заплаканная и молчаливая, так и не взглянув на сопровождавшего ее Кутузова, поселилась в каком-то польском городке в доме сестры покойного поляка, в маленькой мансарде. При Анхен находился сундук со всеми ее пожитками и оставшейся от мужа в наследство горстью золота. В руках она неизменно держала маленький узелок из батистового носового платочка, в которой хранился перстень покойника с фамильным гербом и маленькая камея, подаренная им избраннице еще во времена ухаживания. Анхен никогда не развязывала узелок, только держала его в руках, перебирала пальцами, словно слепая, пытаясь представить его содержимое, и думала о своем прошлом, таком коротком для окружающих и длительном – для нее самой.

***

– Где ты все это вычитал? – заинтересовалась Вера.

– Не помню уже, – беззаботно ответствовал Воронцов. – Может, не читал, а слышал где-то.

– И это правда?

– Я же сказал – не подтвержденный документами миф. Насколько я понимаю, Кутузов долго не женился, нужно ведь как-то объяснить это обстоятельство его биографии.

– Он не был женат?

– Через четырнадцать лет после описанных мной событий женился на Бибиковой. Но даже на старости лет, во время очередной войны с Турцией, имел при себе гарем из юных наложниц.

– Ну конечно, такие вещи мужчинам нравятся. Все вы любите помечтать. И пофантазировать.

– Особенно они любят такие вещи пробовать на деле, – вставила Лена.

– Ну, прямо все так уж и любят! – поспешил заступиться за свой пол Концерн. Он не хотел оказаться чохом зачисленным в общество многоженцев – из всех присутствующих только рядом с ним сидела жена.

– Конечно, все, – настаивала Лена. – Любому из вас предложи гарем – вы только оближетесь и потребуете права самостоятельно его укомплектовать на собственное усмотрение.

– Намекаешь на новую историю?

– Не намекаю, а торжественно провозглашаю.

21

Разного рода общежития за всю историю их существования на белом свете никому в голову не приходило считать вместилищем благонравия и добропорядочности. Сашка Юрковский потому и мечтал о нем как о притоне разврата. Женское общежитие – казалось, в этих словах скрывалась вся сладость свободной, взрослой жизни. Он стремился попасть в него, как любители живописи рвутся в Эрмитаж и Лувр. Зачем полотна картин, зачем мрамор скульптур, если существуют реальные девушки и молодые женщины, наполняющие целые здания, специально отведенные для них? Они там моются, спят, переодеваются, хвастаются друг перед другом новым бельем и вообще развлекаются, как только может в мечтах представить страждущий мужчина. Какой там мужчина – мальчишка, пацан, вчера только из школы.

Сашку привел в женское общежитие приятель. Он обещал его привести, для компании – девчонки желали иметь на дне рождения своей подружки побольше особей мужского пола, хотя оных все равно явилось недостаточно. Юрковский оказался за тесным столом между Людой и Варей. Обе отличались богатой пышностью фигур и фривольными манерами, наперебой его подначивали, угощали и посмеивались над его неопытностью. Сашка сопротивлялся и развязным тоном пытался доказать соседкам свою недюжинную опытность в интимных проделках. Те в ответ только заливисто смеялись и перемигивались, не в силах скрыть ироничного отношения к россказням малолетки. Юрковский начал горячиться и сбивчиво перечислять свои победы, но соседки принялись ехидно его расспрашивать о тайнах женской анатомии, чем заставили окончательно смешаться.

– Что я вам, гинеколог, что ли? – обиженно буркнул он.

– При чем здесь гинекология? Ходок обязан знать такие вещи, хотя бы на ощупь.

– Почему обязан?

– Потому что невозможно переспать с женщиной и не разобраться в самых элементарных вещах.

– А может, я не думал ни о чем?

– То есть, это не ты их, а они тебя?

– Ну почему?

– Потому что иначе – никак.

– Почему никак? Я просто ничего не соображал. Тем более – не знал названий.

– Названия-то вы все выучиваете чуть ли не в детском саду. А во время секса ты должен был пройти полный практический курс, иначе соития не получилось бы.

– Ну почему, почему? У меня башку совсем сносило, я ничего не соображал.

– Первый раз – может быть. Первый раз редко что-нибудь путное выходит. Но если у тебя и дальше башку сносило, то ты – просто общественно опасный маньяк.

– А вот я такой!

– Маньяк?

– Нет, чувственный.

– Чувственными бывают только девственники.

Сашке не раз доводилось представлять себя в постели одновременно с несколькими одноклассницами, с особенной беспардонностью будившими его либидо, но это всегда приводило лишь к бессмысленному излиянию семени, поскольку практического опыта он действительно не имел. Теперь он всеми силами стремился доказать свою мужественность, чем еще больше смешил своих соседок и нисколько их не убеждал.

– Ты с ним поосторожней, – подмигнула одна из мучительниц другой, – а то он нас обидит!

– Как, обеих разом? – с веселым ужасом воскликнула та.

– Конечно! А ты как думала? Ему это – как два пальца об асфальт. От него девки врассыпную разбегаются, а то попадешься ему на глаза – и прощай доброе имя!

– Никто устоять не может?

– А то! Это ж такой мачо – от одного взгляда бабы тяжелеют.

– Я такой ерунды не говорил, – обиделся Сашка.

– Зато ты наболтал столько всякой другой ерунды, что у нас уши давно в трубочку свернулись.

– Я вообще никакой ерунды не болтал.

– Ну конечно! Мы так сразу и поверили про твоих женщин.

– Я не утверждал, будто поимел целый батальон, – упорствовал Юрковский, – но они у меня были.

– Сколько?

– Откуда я знаю? Я зарубок не делал.

– Что ж ты так неосмотрительно? Нужно вести интимный дневник, записывать все имена и даты, а потом показывать тем, кто не поверит твоим сочинениям.

– Какая разница, написал я или рассказал? Все равно