Узник зеркала - Муратова

одной рукой, а другой удерживал затылок, прижимаясь к ее губам. Ката чувствовала его язык у себя во рту, холодный и извивающийся, точно червь, и к ее горлу подступала тошнота.

Наконец падение закончилось, и Гордон выпустил ее из объятий. Теперь и он выглядел иначе: не было мертвенной бледности, глаза не мерцали синим, и он счастливо улыбался, забыв о боли.

— Тепло… До чего же тепло! Как замечательно вновь вспомнить, на что это похоже!

Гордон взял Кату за руку с одной стороны, с другой Ката нащупала теплую ладошку Себастьяна, который молча тер глаза, не вполне понимая, что происходит.

— Веди нас, дорогая. Веди нас прочь из этой темницы к лучшей жизни! — скомандовал Колдблад.

Втроем они шагнули в зеркало и вынырнули с обратной стороны. Едва их ноги коснулись пола кабинета лорда Колдблада, как позади раздался громкий звук — это треснуло стекло. Ката обернулась, и ее глаза против воли устремились к собственному отражению. Несмотря на тонкую паутину трещин, разбегавшуюся по ее лицу, отражение было красиво, каким Ката знала его в мире зазеркалья. Неужели?..

У нее не было возможности проверить догадку. Себастьян потянул ее назад и она, опомнившись, шагнула в сторону, заслоняя его собой. И вовремя. Миг — и стекло разлетелось на тысячу осколков, засыпав ей подол.

— Хорошая реакция, — похвалил Колдблад, не глядя на нее и шагая в сторону двух портретов на стене. Там, куда он ступал, пол покрывался инеем.

Гордон поморщился, скользнув взглядом по изображению своей семьи и криво улыбнулся женскому портрету. Только сейчас Ката заметила, что платье и букет, которые Гордон создал ей для венчания, в точности воспроизводили платье и букет девушки с портрета.

— Кто это? — спросила она.

— А ты не знаешь? — ухмыльнулся Гордон. — Неужели Финни никогда не рассказывал о своем разбитом сердце? Это Элинор. Моя первая жена. Вероломная и никчемная Элинор, недостижимая мечта братца. Как же он страдал, когда она предпочла меня ему! — он облизнул губы. — Эй, Себастьян, не жмись в углу! — весело воскликнул он. — Я уверен, ты никогда не видел портрета своей матери. Иди же скорей сюда!

Себастьян вцепился в руку Каты, не двигаясь с места.

— Ах, я устал от этого. Ненавижу, когда дети не слушаются, — закатил глаза Гордон. — Я сказал: иди сюда!!! — прорычал он, и вдруг неведомая сила вырвала Себастьяна из рук Каты, протащила по полу и швырнула перед портретом. Не устояв на ногах, мальчик упал на колени и испуганно заплакал.

— Вот так, так-то лучше, — удовлетворенно кивнул Гордон, рывком поставив его на ноги и взъерошив ему волосы на затылке. — Ну же, будь хорошим мальчиком, слушайся папочку, он желает тебе только добра.

— Себастьян… ваш сын? — с трудом выдавила Ката, не в силах переварить услышанное, и Гордон подмигнул ей в ответ. Он схватил мальчика за плечо, заставил его вскинуть голову.

— А ты разве не замечала семейного сходства? Одно лицо — нет? Подумать только, сколько откровений в один день! Неужели мой брат тебе совсем ничего не рассказывал? Мог бы и упомянуть, в конце концов, именно он повинен в смерти моей жены, — он бросил это обвинение легко и с усмешкой, точно рассказывая о детской ссоре за игрушку.

Ката остолбенела:

— Не может быть…

— Да-да, — охотно закивал Гордон, складывая руки на груди. — Держу пари, ты и представить себе не могла, что живешь под одной крышей с убийцей. Когда чувства Элинор охладели, мой глупый братец так боялся, что я выманю ее сердце и скормлю холоду, что… забрал ее сердце сам. Отнял силой. Он, наверное, рассчитывал вернуть его позже, только вот Элинор была беременна нашим первенцем и, бедняжка, не вынесла родовых мук. Скончалась на месте.

— Какой ужас! — ахнула Ката.

— Невелика потеря, — с усмешкой пожал плечами Гордон. — Ее сердце было так себе, его тепла хватило бы максимум на пару недель.

Ката поднесла руку к лицу:

— Я что-то устала… Мне надо прилечь.

— Ты что-то сказала, дорогая? Теперь, когда я свободен, я наконец приведу в порядок то, что он оставил в запустении! Подумать только, он чуть не привел человечество к глобальному потеплению!

— Недопустимо, — поддакнул ему детский голос, и Ката вздрогнула. Светловолосый ребенок с глазами старика возник из ниоткуда у медного гонга.

— Рад видеть тебя, Лео, — сказал Гордон, протягивая ему ладонь для рукопожатия, как взрослому. Это могло бы выглядеть комично, но Кате совсем не хотелось смеяться.

— Я полностью разделяю твою точку зрения, Гордон. Совершенно недопустимо, чтобы Финнеган Колдблад и дальше оставался Хранителем. Я часто поднимал этот вопрос на рассмотрение совета, но другие всегда откладывали принятие окончательного решения. Пришлось действовать самому.

«Так вот почему он привел меня к зеркалу», — сообразила ослабевшая Ката. «Он хотел, чтобы я освободила Гордона».

— Все верно, — улыбнулся Лео, прочитав ее мысли.

— Ты выполнила свое предназначение, — подтвердил Гордон, потирая руки. — И больше нам не понадобишься.

Быстрее, чем Ката успела сообразить, что к чему, он растворился в воздухе, чтобы через мгновение возникнуть прямо перед ней.

Она не успела понять, что произошло, как ужасная боль пронзила ее грудную клетку, будто под ребра вонзили иголку. Ката вскрикнула, схватив Гордона за руку, как почти сразу боль отпустила. Ее тело внезапно отяжелело, ей захотелось присесть, она вдруг вспомнила, что не завтракала. Что только что произошло? Как она оказалась в этой комнате? Какие красивые портреты…

— Т-с-с-с! — нежно прошептал ей Колдблад, успокаивающе гладя ее по руке. — Не нужно криков. Теперь все будет хорошо.

========== Глава 17 ==========

Чем ближе карета Колдбладов приближалась к дому семьи Хаксли, тем разительнее менялось окружение. Когда они только выезжали, началась ужасная метель, но каким-то образом карета уверенно прокладывала дорогу сквозь снежную завесу. Оливии даже казалось, что дорога уже была изначально, как если бы они двигались по туннелю в снежной пещере, защищенные со всех сторон. Она радовалась перемене обстановки и пыталась развеселить графа непринужденной беседой, но он довольно резко попросил его не беспокоить, и Оливия обиженно отвернулась к окну. Перед ее взглядом проносились голые деревья, будто небрежные росчерки черным карандашом на белом холсте. Вскоре снег закончился. Деревья, которые им теперь встречались на пути, уже были покрыты молодой листвой, сквозь которую радостно просвечивало выглянувшее из-за поредевших туч солнце. Морозная тишина исчезла, поглощенная стрекотом малиновок и горихвосток, криками канюка и уханьем горлицы.

Воздух тоже стал ощутимо теплее, так что Оливия отложила муфту в сторону и расстегнула плащ.

Граф задремал, склонив подбородок к груди. У него был усталый вид, и Оливия решила его не беспокоить. Она опустила стекло