Ветер забытых дорог - Юлия Тулянская

Ярко горели светильники. Те небесные светильники, которые служили небожителям в старину, давно утратили сияние. Теперь им светили обычные фитильные лампы. Эйонна стояла у очага, помешивая вино в котелке. На столе уже было приготовлено два ярко начищенных древних кубка и глиняное блюдо с дольками сушеных яблок. Среднего роста, изящная, с белой кожей и тонкими чертами лица, Эйонна откинула за спину распущенные темно-русые волосы. На лбу их придерживал золотой венец с рубином. Камень был подобран в тон одежде - сегодня вечером утешительница надела красное платье с глубоким круглым вырезом, узкое в талии и с широким подолом - чтобы танцевать. Руки Эйонны были открыты и унизаны золотыми браслетами - по обычаю не смешивать металлы, все украшения в этот раз были только из золота.

Эйонна улыбалась, глаза блестели - она ждала единственного из тиресов, которому была по-настоящему рада. Именно для него она сейчас добавляла сушеные ягоды в вино. Небожительница прислушивалась к звукам.

– Эйонна! - раздалось у окна.

Она бесшумно хлопнула в ладоши и приложила сложенные руки к губам: пришел! Но вино начало закипать, и Эйонне пришлось, взяв длинную ложку, снова помешать его.

– Итвара! - окликнула она в ответ.

Небожитель вошел быстрым, уверенным шагом. При ней он не сутулился, и улыбка не казалась рассеянной. Он нежно взял протянутую ладонь Эйонны. Она освободила руку:

– Садись. Во дворе очень холодно, а тебе к тому же еще и скучно, как всегда. Сейчас мы все исправим и прогоним - и холод, и скуку.

Прихватив котелок тряпицей за края, она перелила горячее вино в кувшин и поднесла его к столу. Итвара смотрел, как оживленная, улыбающаяся утешительница разливает вино по кубкам.

– Ты так мне рада? - в шутку не поверил Итвара.

– Для меня это отдых, когда ты приходишь. Ты - утешитель утешительницы.

– О! - протянул тот. - Я должен оправдать это. Я принес много удивительных новостей и постараюсь рассказать о них забавно, так, чтобы тебя развлечь. Иди ко мне.

Эйонна с кубками в руках обошла стол. Один она оставила себе, другой подала Итваре и села к нему на колени, обхватив свободной рукой за плечи.

Итвара сделал движение, чтобы обнять ее. Но его ладонь, держащая кубок, вдруг задела стоящий вблизи светильник. Он упал на пол, - к счастью, фитилек захлебнулся в жиру, и пламя не вспыхнуло. Итвара вскрикнул, Эйона обернулась. Уронить плошку с огнем было в Сатре худой приметой: она считалась священной, точно светильник с небес.

– Как это вышло, Эйонна? - сразу пал духом Итвара. - Неужели я не могу войти в дом, чтобы не принести несчастье?

У утешительницы тоже сжалось сердце, но она знала, как легко унывает Итвара и как надолго впадает в тоску.

– Ничего, не расстраивайся, - заставила себя улыбнуться Эйонна. - Если случится что-нибудь плохое, мы потерпим - и опять все станет хорошо.

Выдавая себя, Сполоха и Тьора за небожителей, Гвендис придумала историю о том, как они жили в тайном поселении среди могучих человеческих городов, одичали и утратили чистоту древнего языка. Поселение было обнесено частоколом и стояло на чистой земле - как раз над спрятанным в недрах драгоценным «сердцем Бисмасатры», самоцветом с небес.

Дайк явился в поселок в сиянии, рассказал об изначальной Сатре и заново научил их языку небожителей. «Вот почему наши имена вам кажутся странными, например, меня зовут Гвендис, - говорила девушка. - Мы пошли с нашим тиресом по земле Обитаемого мира, но он не утратил сияния, и мы рядом с ним не осквернились».

– Почему же ты не сказал сразу, что пришел не один? - спросил Дайка Тесайя.

– Из предосторожности, - ответил тот. - Я не знал, как вы живете в вашем царстве и как вы примете нас.

Другие тиресы были недовольны, что Сияющий все это время гостил во дворце Тесайи Милосердного. Они боялись, что Тесайя сговорится с ним и воспользуется его способностью сиять для упрочения собственного влияния в Сатре. Они потребовали, чтобы гости поселились отдельно, и обещали прислать им пищу и нужные вещи. Пустующий дом на площади стал приютом для Дайка и его спутников - живописные и холодные развалины.

Дайк и Гвендис печально улыбнулись друг другу. Это надо же было идти на край света, чтобы только убедиться, что никто здесь Дайка не ждет!

Они начали обустраиваться на новом месте. Сполох не унывал.

– Все равно надо же где-нибудь зимовать, - сказал он Тьору. - Вернуться назад до зимы уже не поспеем.

Тьор согласился. Великана не тянуло назад в Хейфьолле. Чем дальше от Льоды, тем ему было легче, хотя в этом странном поселении, куда они пришли, ему чудилось что-то бесконечно чуждое укладу великанов с хребта Альтстриккен.

Тьор задумался - что? И понял, что нигде не видит мудрых женщин, шаманок и вождей, которые велели бы здешнему народу убрать старые камни, расчистить место и построить новые дома для их детей.

Тирес Одаса, закутанный в длинный широкий плащ, зашел к Дайку в первые же дни, когда тот поселился в своем новом доме. На седеющих пышных волосах Одасы, мокрых от дождя, сверкал простой серебряный обруч. Спутники Дайка ни в чем не нуждались - тиресы гостеприимно посылали им корзины с хлебом, мясом и овощами и вино. Как только пришел Одаса, Гвендис подала гостю угощение. Она разглядела, что тирес выглядит усталым и нездоровым, глаза кажутся тусклыми, углы рта опущены. Одаса пил вино, но не начинал говорить, пока Гвендис не догадалась выйти из покоя. Она поняла, что Одаса Мудрый желает беседовать только с Сияющим.

Одаса вздохнул.

– Не знаю, откуда ты пришел, Дэва, и с какой вестью, - начал он, подавшись вперед и удерживая глазами взгляд Дайка. Его голос звучал то низко и торжественно, то срывался на высокие ноты. - Но я думаю, тебе тяжело видеть, в каком упадке Сатра. Мне самому уже много лет больно на это смотреть. Какое проклятие - родиться в эти времена, а не тысячи лет назад. И некого винить - мы сами во всем виноваты.

«Хорошо, что он понимает, что это упадок», - подумал Дайк.

– У небожителей не стало чести, разума, доблести, - размеренно и печально говорил Одаса.- Никому нельзя доверять, никто не встанет рядом в решительный час, ни в ком нельзя обрести верного союзника. Здесь ты не найдешь ни настоящего друга, ни настоящего врага, - жалкие, мелочные души. Ты думаешь, в Сатре все так озабочены истиной? - Одаса горько усмехнулся. - Каждый слушает только самого себя, поступает, как ему кажется правильным, никому не нужен мудрый совет. Я уже много лет несу это наказание - живу среди них. Я все вижу, но молчу - бесполезно говорить…

Дайк ждал, что Одаса, наконец, скажет, в чем же именно бесчестие небожителей и что же именно он видит. Но тот все бормотал и бормотал - о своем одиночестве, о том, что нет плеча, на которое можно опереться, нет смелого соратника, с которым можно противостать злу, да и противника достойного нет, и от этого жизнь кажется пустой и бессмысленной.