Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках - Михаил Одинцов

Вскоре впереди появился лесной массив, протянувшийся полосой с юга на север, а за ним еще по-весеннему полноводная и задумчивая, прикрытая тенями леса река Цна.

Под правым крылом остался Моршанск, и ландшафт внизу быстро приобрел другой характер. По берегам безымянных речушек и оврагов вытянулись рядами домов деревни, а сама земля выровнялась, и вскоре в степной дали показался Мичуринск — первая и последняя посадка перед фронтовым аэродромом.

Быстрая заправка — и снова в воздух. Теперь самолеты пошли на юго-запад: за хвостом остались Липецк и Воронеж, потом показался капризный, весь в замысловатых завитушках изгибов, открытый ветрам и солнцу Дон. Осипов снизил группу, прижал ее поближе к земле. И когда самолеты оказались над водой, он в открытую форточку фонаря выбросил пятак, рассчитав, чтобы он попал по назначению.

Снова высоту набирать не стал, чтобы незаметно подойти к месту посадки. У земли скорость полета стала виднее, и навстречу помчались холмы, овраги, перелески, деревни с паутиной проселков. Потом как-то неожиданно из-за бугристого горизонта вырвалась Косторная, а за ней конечный пункт перелета — фронтовой аэродром.

Вечерело. Осипов собрал свое звено.

— Наш полк вошел в состав штурмовой авиационной дивизии. Отступать больше не будем: пора и совесть знать. Под Москвой и Ростовом дали фрицам жару, и под нами земля, на которой были фашисты. Капониры для самолетов и землянки построены руками русских людей под дулами немецких автоматов, а доски взяты с разрушенных домов. Враг использовал наш лес для своих нужд. Оставил здешних людей без крова, многих лишил жизни. Это первый наш аэродром на освобожденной земле. Еще раз проверьте, все ли у вас в порядке на самолетах. Завтра готовность к боевому вылету с рассветом. И еще: командир разрешил по очереди звеньями облетать район, чтобы мы могли приспособиться к полетам и ориентировке в условиях магнитной аномалии, когда компас не всегда будет другом в нашем деле. Летать будем с полным боекомплектом реактивных и пушечных снарядов, пулеметов и подвеской четырех фугасных соток. Никто из нас с такой загрузкой «ила» не взлетал и не садился, поэтому такая тренировка не помешает, да и готовность самолетов к бою не снижается.

…Утро выдалось тихое. И командир полка разрешил изучение района базирования с воздуха, но перед обедом Наконечному самолетом связи доставили боевой приказ, а вместе с ним и фотопланшет большого немецкого аэродрома. Когда уже заканчивалась подготовка летчиков к боевому вылету, на аэродром прибыли командир дивизии с командиром истребительного полка, который должен был обеспечить штурмовиков прикрытием при проведении этой операции. Командиры расписали боевые группы и уточнили их задачи по фотопланшету, а потом обговорили с летчиками все вопросы взаимодействия с истребителями и зенитной артиллерией на линии фронта.

«…Наконец-то первый раз боевой вылет будет осуществлен под прикрытием истребителей. Как оно выйдет: блином или комом?…»

Матвей не впервой думал о совместных будущих полетах на боевые задания в составе смешанной группы, в условиях визуального и тактического и огневого взаимодействия. И сегодня, то есть завтра, мечта его могла осуществиться. Как? «Мы же идем с Борисом замыкающей четверкой. Если «мессеры» прорвутся, то нашей спиной будет закрываться от атак врага идущий впереди полк. Нам первыми с ними драться. Надо их будет увидеть, понять их замысел и обыграть».

Первый штурмовой вылет, впервые один, без человека с пулеметом и глазами за спиной. Как взаимодействовать с прикрытием? Связь у них только между собой, так как у нас передатчики и приемники на другой частоте. Мы, значит, не можем друг другу подсказать, попросить, предупредить друг друга. Почему же начальники не договорились? Может, это не в их власти? Дивизии-то разные.

Рассвет застал Наконечного и его летчиков в кабинах самолетов. Командир испытывал желание как можно быстрее приступить к выполнению задания, но вынужден был ждать данных новой разведки аэродрома, на которую ушла пара истребителей ЛаГГ-3. Улетели они позже, чем планировалось, и от этого Гавриил Александрович нервничал, понимая, что ожидание в кабинах самолетов тяжело для летчиков. Командир дивизии, дав ему готовность к вылету с рассветом, изменил план, тянул время, осторожничал, видимо, хотел убедиться, что утреннего тумана не будет. Наконец стало известно, что немецкие самолеты пока на своих местах, погода хорошая, и аэродром ожил.

На старт вынесли знамя полка.

Первым на взлет пошел командир полка с эскадрильей Горохова, второй взлетела эскадрилья Русанова. На земле из пилотов остался один Митрохин — заместитель командира полка. Он стоял на взлетном поле и взмахом флажка отправлял в бой каждый очередной самолет.

Последними взлетели пары Шубова и Осипова, которым предстояло выполнять задачу подавления зениток противника на аэродроме врага, а если будет угроза, то и сорвать первую атаку фашистских истребителей. Летчиков успокаивало то обстоятельство, что обеспечивающие «лагги» должны были выйти на аэродром врага раньше штурмовиков за минуту, чтобы отвлечь огонь зениток на себя и не допустить взлета вражеских истребителей.

Наконечный, верный своей старой тактике, вел полк в тыл врага на малой высоте. Двадцать «илов» шли колонной четверок над поймой реки, стараясь как можно ниже прижаться к земле, чтобы не выдать себя.

Промелькнула под самолетами еще сонная линия фронта. Впереди курилась белым паром речка, виднелось пустынное шоссе… Низко стоящее над горизонтом солнце ярко светило летчикам в спину и прятало самолеты в своих лучах.

Сейчас успех решала внезапность. Надо было застать фашистские самолеты на аэродроме и выйти на него неожиданно.

Симметрию полета ударных четверок нарушали две пары, которые шли по флангам последней группы, то расширяя, то свертывая фронт построения полка. Маневрируя, Осипов и Шубов осматривали воздушное пространство позади группы. При этом траектории полета их пар, как лезвия раскрытых ножниц, перекрещивались.

Полет самолета с одной стороны боевого порядка на другую, в непосредственной близости от других машин, вызывал в Осипове напряженную настороженность из-за боязни столкновения с ними, но и одновременно вселял уверенность, что их не смогут неожиданно атаковать фашистские истребители. Он знал по своему опыту, что внезапная атака всегда опасней. И опасна она особенно сегодня в далеком стокилометровом тылу противника, когда большинство летчиков выполняют свой первый боевой вылет.

Поглядывая на горбатые силуэты «илов», Матвей сравнивал их с Су-2 и при этом испытывал чувство гордости. Сейчас его товарищи летели на врага не на деревянно-стеклянном бомбардировщике, а в бронированном летающем танке, вооруженном пушками, пулеметами, реактивными снарядами, начиненном бомбами. И все это через считаные минуты обрушится на вражеский аэродром. Ему было приятно, что бронестекла толщиной в шестьдесят миллиметров защищают его от пуль и осколков, придают уверенность и даже какое-то спокойствие, хотя он и знал, что снаряд все равно сильнее брони.

Матвей слышал в себе знакомую взволнованность и представлял, что сейчас переживает летящий в последней четверке Ловкачев, но был уверен в успехе, тем более что свои истребители получили задачу не допустить взлета «мессершмиттов». Но чем ближе была цель полета, тем меньше оставалось в Осипове оптимизма, острее становилось ощущение надвигающейся на него опасности. Он понял, что это чувство пришло к нему вместе с воспоминанием его последнего вылета, который закончился госпиталем.