Личное задание - Сергей Донской

– Три, – хором поправили хозяина гости. – Ты сказал: тридцать процентов.

– Десять из них нужно отдать за заказ, – вздохнул Губерман. – Такие услуги бесплатными не бывают. Остается два миллиона. Если договоримся, – он азартно сверкнул очками, – поделим их на четверых.

– А с какой стати ты решил делиться? – хмыкнул друг детства, сделавшийся брюзгой и циником после того, как в юности заработал зрелую плешь, а в зрелости – старческую вставную челюсть, понадобившуюся ему после неудачной сделки с цветным ломом.

– У меня сейчас в наличии только четверть нужной суммы, – грустно признался Губерман. – А ГСМ мне отгрузят только после стопроцентной предоплаты. Так что мне нужны партнеры. – Он развел руки, как бы собираясь обнять гостей. – Необходимо финансовое вливание. Организацию беру на себя от начала до конца.

– Звучит заманчиво, – признал его бывший соученик, большой знаток Уголовного кодекса и взаимозачетных махинаций.

Третий гость, Максим Мамотин, выделявшийся в компании редкой пшеничной челкой и бирюзовым пиджаком, припорошенным перхотью, согласно промычал, не отрываясь от перепелиной тушки, в которую впился, как только разделил в уме 2 000 000 на 4. Дробя зубами хрупкие птичьи косточки, он мысленно уже занимался распределением своей будущей прибыли.

Губерман неодобрительно покосился на увлекшегося едока. Он успел включить в кармане сверхчувствительный диктофон и опасался, что бесконечные хруст и чавканье отрицательно скажутся на качестве записи.

– Максик, – ласково сказал он. – Я так и не понял: ты в доле?

– А фуй ли фут фумать! – прозвучало в ответ непрожеванное, но зато прямолинейное мнение Мамотина.

Потом четверка молодых бизнесменов приступила к обсуждению совместных действий, да так увлеченно и многословно, что украшение стола со съехавшими бретельками тягуче зевнуло и поплелось в спальню с зеркальным потолком. Там дожидалось ее недочитанное эссе о прелестях женской мастурбации. Она еще не вполне поняла смысл этого термина, но смутно догадывалась, что отыщет в статье ключ к решению многих проблем.

Воодушевленный уходом супруги, которая вполне могла уснуть, так и не дождавшись его, Губерман выпил водочки еще и посмотрел увлажнившимися глазами на товарищей. Он всегда полагал, что на них можно положиться, и не ошибся. Они тоже доверяли ему и готовы были рискнуть по-крупному. Все трое согласились выложить требуемые суммы – частично из своих заначек, частично из кредитных закромов. Двоим требовалось на это не менее десяти дней. Мамотин обещал управиться раньше. И все вместе сходились в едином мнении, что деньги должны работать, а не лежать мертвым грузом.

– Не залежатся ваши миллионы, – возбужденно пообещал Губерман, поправляя очки на переносице чаще, чем это было необходимо. – Это я вам гарантирую.

И он говорил чистейшую правду. В том, что партнеры расстанутся с накопленными средствами, Губерман не сомневался. По его замыслу, все трое должны были стать новыми заказчиками особняков в поселке Западный. Когда их заставят расстаться с деньгами, они бросятся не справедливости искать, не отмщения, а разбегутся кто куда, спасая шкуры от одураченных кредиторов. Предложенная сделка с ГСМ была, кстати, абсолютно реальной, вот только провернуть ее Губерман намеревался самостоятельно, без всяких прихлебателей... чужого бензина.

Поиграли ребятки в преуспевающих бизнесменов, и хватит. Кончилось время дружных игр, ушло навсегда, как детский азарт, с которым когда-то проделывали умопомрачительные махинации на картонном поле «Монополии». Вслед за игрушечными фантиками в руки поплыли настоящие деньги, которые давались так легко, что взрослый бизнес казался продолжением детской забавы. Рано повзрослевшие мальчики забыли только об одном: в каждой игре, сколько бы людей в ней ни участвовало, настоящий победитель всегда один, а остальные обречены на поражение.

Тем вечером дачный поселок, раскинувшийся на берегу зеркального ставка, выглядел мирным, уютным оазисом недавнего прошлого, в котором отсутствовали такие современные понятия, как кидалово, мочилово, гонево и палево. И двое мужчин, возившихся с досками у открытой двери сарайчика, как нельзя лучше вписывались в общую идиллическую картину.

Маленький, если бы не круги под глазами и густая щетина на лице, вполне сошел бы за мальчишку. С него постоянно сползали то старенькие спортивные штаны, то рукава чересчур большого свитера, когда он помогал большому мужчине строгать, пилить и сбивать гвоздями сосновые доски. Мужчину можно было принять за отца небритого паренька. Сколачиваемое ими сооружение походило на длинный узкий ящик.

Высокий мужчина время от времени поднимал голову и поглядывал на остывающий багрянец вечернего неба, прикидывая, успеют ли они закончить работу засветло. Маленький, отрываясь от громоздкого ящика, смотрел в противоположную сторону – на темные окна дома. За ними скапливался мрак, готовившийся вытеснить дневной свет с поверхности земли.

Дом скрипел и пощелкивал всеми своими суставами, – словно смерть, поселившаяся в нем, заставляла его беспокойно вздрагивать.

Саня выдержал в доме час, а потом удрал на улицу.

Поначалу, когда он сидел рядом с Ксюхой и смотрел на нее, укрытую до подбородка белой простыней, ее лицо оставалось прежним, разве что слишком бледным. Ей не пришлось класть на веки медяки, так как она умерла с закрытыми глазами. Белки глаз, диковато поблескивающие двумя полосками сквозь ресницы, не слишком смущали Саню, потому что во сне Ксюха нередко выглядела именно так. В общем, она просто спала, а он сидел рядом, оберегая ее сон, и обдумывал стихи о принцессе, пробудившейся от одного-единственного поцелуя. Тема была отличная, особенно если ее правильно обыграть. Например, принц мог явиться слишком поздно, и ему следовало поспешить, потому что... Мчатся годы... Все старее та, что всех была милее... Принцесса все ждет и ждет, а принц все не идет и не идет...

Слезы навернулись Сане на глаза. Он собирался уже наклониться и коснуться губами Ксюхиной щеки, когда – крррак! – сухо треснула половица за его спиной. Похолодев, он стремительно обернулся, а когда вновь перевел взгляд на Ксюху, та уже бесповоротно изменилась. Хватило одной секунды, чтобы она успела недобро оскалить зубы между приоткрывшимися губами, которые до этого момента были плотно сжаты. И ноздри на заострившемся носу внезапно сузились, словно пытались втянуть в себя воздух!

От жутких изменений, затронувших неживое лицо, у Сани по коже поползли мурашки, шевеля волосы на его голове. Плаксиво скривившись, он попросил шепотом:

– Не надо. Не надо меня пугать. Не надо... меняться.

Ксюхин оскал не дрогнул, но неожиданно приобрел насмешливое выражение, а в Саниных ушах раздался ответный шепот. Что-то вроде шороха, сложившегося в полуотчетливое:

Не бойся... Я с тобой...

Это и было самое страшное! Настоящая Ксюха исчезла, оставив вместо себя жуткий муляж, умеющий делать то, что не дано живым: меняться, сохраняя ледяную неподвижность, разговаривать, не произнося при этом ни звука. Было совершенно очевидно, что подмена произошла в тот самый момент, когда Саня опрометчиво отвел от Ксюхи взгляд. Нельзя было этого делать, никак нельзя!