Свет в ладонях - Юлия Остапенко

Когда настало утро и поднялось солнце, а обе девушки, на удивление выспавшиеся и отменно отдохнувшие, стали потягиваться и сладко зевать, выяснилось, что мундир Джонатана бесследно исчез.

Если нашему читателю доводилось ночевать под открытым небом, то он знает, что ночные грабители делятся на две категории: тихие и наглые. От наглых убережёт только твёрдая рука и добрый пистолет, от тихих – острый слух и неусыпное внимание. Джонатан, как и намеревался, всю ночь не сомкнул глаз, что надёжно обезопасило всю компанию от наглых грабителей. Однако даже оставаясь с открытыми глазами, на добрую четверть часа он совершенно выпал из реальности. И вот тут настал звёздный час для тихого воришки, который, по-видимому, «пас» их с самого вечера. Помимо мундира, пропал также дорожный ридикюль принцессы, в котором хранилось её шитьё. Гаечные ключи Эстер остались в полной сохранности, скорее всего потому, что ящик с ними показался вору слишком тяжёлым, и он не рискнул греметь им, привлекая внимание парочки, самозабвенно миловавшейся в лунном сиянии. Принцесса перенесла потерю стойко, как переносила все потери. Чего никак нельзя было сказать о Джонатане.

Читатель ведь помнит, куда именно он, для пущей сохранности, зашил проездную грамоту с печатью Стюарта Монлегюра?

Положение стало скверным. Положение стало, что уж говорить, просто-таки безысходным. Не выдержав силы удара, Джонатан ушёл к ручью предаваться мукам стыда, рвать на себе волосы и требовать для себя трибунала у плакучих ив и мухоморов, бывших единственными свидетелями его отчаяния. Затем он вернулся и застал двух женщин тихо и серьёзно обсуждающими сложившееся положение. Ни одна из них, как ни странно, ни в чём его не винила: Эстер и на себе ощущала вину, а Женевьев не подозревала про обстоятельства, вынудившие Джонатана снять мундир. О, почему только в Уставе ни слова не сказано о главнейшей, священнейшей заповеди каждого гвардейца – никогда не снимать мундир? Однажды инстинктивное следование этой заповеди спасло Джонатану жизнь, ныне же, увы, её нарушение принесло большое несчастье не только ему, но и особе, которую он обязался защищать.

Нет, впрочем, худа без добра – чувствуя за собой вину, Эстер заметно смягчилась и теперь гораздо реже перебивала принцессу язвительными замечаниями. Толку от этого, впрочем, было немного, потому как непонятно стало, что делать дальше. Всё обсудив, решили покамест двинуться в Клюнкатэ, до которого вчера не успели дойти всего милю или две, а там уже поразмыслить как следует и что-нибудь непременно придумать.

Так и вышло, что наша незадачливая троица оказалась в промышленном городе, который при иных обстоятельствах, да ещё в дни ежегодного парада, обогнула бы десятой дорогой.

Здесь нам следует сделать небольшое отступление и рассказать про одно странное обстоятельство, преследовавшее наших героев на протяжении всего их пути. Это же обстоятельство мог наблюдать и Клайв, идя за ними по пятам, а также тысячи людей, населявших Шарми по всем его самым отдалённым уголкам. Обстоятельство это было из тех, которые зачастую принимают за ряд досадных случайностей, порой забавных, порой пугающих, однако в совокупности ничего не значащих. Следует отметить, к слову, что именно так обычно начинаются великие бедствия, такие как революции и перевороты: там небольшая драка, тут незначительная провокация, здесь вдруг какая-то нелепая забастовка – а когда вы спохватитесь, когда осознаете связь между всеми этими неприятностями, будет уже слишком поздно.

Это очевидная истина, но когда это власти, а тем более обыватель, руководствовались очевидными истинами при оценке окружающего мира?

Проезжая через городок Старвой, Джонатан со своими спутницами отметили, что на улицах там не горят фонари. Городок, стоявший на серебряных рудниках, был хоть и невелик, но богат, и уличное освещение здесь было на люксии. В тот вечер особых неудобств нашим героям неработающее освещение не доставило, так как спать они легли рано, и Джонатан лишь подумал мельком, что в городе, должно быть, какой-то траур и по этому случаю на вечер запретили яркое освещение.

Клайв, находившийся в ту же ночь десятью милями севернее, стал свидетелем большого затора, образовавшегося на проезжей дороге и задержавшего его на добрых полдня.

Причиной затора стал люксовоз, намертво вставший как раз на переезде, пересекавшем крупнейший в округе тракт. Следом за люксовозом встали дилижансы, повозки, немногочисленные всадники и даже единственный люксомобиль – новомодное роскошество, которое себе могли позволить лишь крупнейшие фабриканты и какое даже в столице редко можно было встретить. Люксомобиль походил на кэб, только в него не впрягались лошади; на переднем его сиденье высился штурвал, подобный корабельному, и, управляя этим штурвалом, правящий люксомобилем приводил в действие двигатель, заправленный целой унцией чистого люксия; как следствие, люксомобиль ехал. Поскольку вмещалось в него, помимо правящего, не более двух человек, игрушка эта была запредельно дорогой, оттого все участники затора развлекались, пялясь на роскошную машину, покрытую чёрным лаком и позолотой. Клайв же, рассерженный задержкой, думал только о том, какого чёрта фабриканты вбухивают в этот гребаный люксий такие деньги, если потом поезд, движимый люксовозом, ни с того ни с сего намертво встаёт посреди путей.

Если бы Клайв и Джонатан обсудили это между собой или с другими людьми из тех, кто горазд почесать языком за кружечкой пива, они бы выяснили, что такие досадности происходили повсюду и практически ежедневно. Просто они казались слишком малозначительны, да и к тому же все машины на свете, от люксовоза до утюга, объединяет одно: рано или поздно они ломаются. Тот факт, однако, что старые, давно уже немодные механические часы ломались ныне значительно реже, чем фешенебельные часы на люксии – факт этот был из разряда погромов, стачек и заседаний сомнительных обществ, которые кажутся случайными и безопасными до тех пор, пока всерьёз не бабахнет.

Тут есть, надо сказать, одно смягчающее обстоятельство. Большинству людей в то время было не до поломок люксиевых машин, потому что главной темой, обсуждавшейся во всех кухнях и тавернах, были слухи о волнениях в Саллании. Газеты молчали о них, никаких официальных сведений не распространялось, но люди – и откуда только они всё всегда знают прежде газет? – упорно говорили, что в столице беда, что старый король Альфред мёртв, что Малый Совет скрывает это и готовит государственный переворот. Ходили также слухи о том, что Миной стягивает к шармийской границе пугающих размеров армию, и одни говорили, что Шарми на сей раз нечего противопоставить буйному соседу, а другие, напротив, уверяли, что у «трёх братьев» давно готов план на подобный случай и что в грядущей войне они явят на свет тайное и могущественное оружие, построенное на люксиевой основе. В ответ на требование улик говорящие начинали махать руками и делать страшные глаза, клясться здоровьем матушки и Сорок девятым годом, иными словами, доказать ничего не могли, но что-то такое витало в воздухе, и это никому не нравилось. Словом, обстановка была тревожной, хотя пока ещё весьма далёкой от паники, так что встававшие поезда или ломающиеся лампы на общем фоне выеденного яйца не стоили.