Путеводная звезда - Коллектив авторов

удостоили меня своей щедрой помощи, когда-то давно не дали сгнить в джунглях чужой войны, а теперь не позволили совершить непоправимое, оборвав чужую жизнь и перечеркнув свою. Природа этих сил непостижима и, наверное, пусть такой и остается. Это помогает мне думать, что наш мир не так и плох. Он часто бывает жесток, но, случается, помнит хорошее и отвечает добром на добро.

Надежда Ожигина

Право на мечту

Кент шел мимо лаборатории.

Темное серое здание, похожее на каземат, тянуло к себе, как огромный магнит, поднимающий со дна затхлого озера покореженные корпуса монопланов и останки разорвавшихся бомб.

Раньше он заходил пару раз ― ничего страшного. Ставишь подпись под договором. Сдаешь кровь на анализ. И держишься за влажный, кисло пахнущий поручень, пока не загорится зеленая лампа. Главное при этом ― думать. Мечтать. Четко, ясно, рисуя перед внутренним взором картинку, как объяснял инструктор.

Мимо протопал Серый, не глядя махнул рукой. Прыгнул за руль блестящего синего кабриолета, рыкнул движком, будто в душу плюнул, и обдал Кента дорожной пылью. Еще третьего дня они дружно смеялись над наивным желанием Серого, а он гоготал громче всех, соглашаясь с подколками собутыльников. Где брать бензин? Где хранить? И главное: куда ехать? Город ― вот он, за полчаса от края до края пешком.

А сегодня дворовый кореш разменял мечту на машину.

Может, зайти, подержаться за поручень? Намечтать здоровье для Ласки?

Нет уж, братки. В нашем деле главное ― не частить. Парень он простой, не мечтатель, про него еще учитель философии в старшем классе сказал: Кент у нас реалист, господа!

Вот и школа вспомнилась, даже странно, будто кто подсказал. Нужно сходить, вдруг рынок открыли на старом школьном дворе? Может, удастся урвать овощей? Или отрез цветастого ситца, который Ласке понравился?

Кент опомнился, внутренне сжался в комок, мысленно прикрылся броней из металла. Он делал так каждый раз, гуляя рядом с лабораторией. Ему казалось: за ним следят, читают мысли, подглядывают за простыми желаниями, которых полно в военное время, и необязательно держаться за поручень. Вот сейчас он притащится на школьный двор, а там ярмарка, овощи на лотках, свежие, только с поля. Отрезы ситца, самые модные! И за это богатство ― всего ничего, только в сердце что-то умрет. Каждый раз ощущения такие, будто тащил тяжкий груз, надорвался. И ничего уже больше не хочешь. Пустота внутри, хоть скули вшивой псиной.

Нет уж, братки. Не пойдет он к школе. Хоть золотую парчу везите. Его Ласка и в поношенной кофточке ― что твоя королева!

Подрулил на кабриолете Серый. Мрачный и пыльный, как дорожный столб.

– Садись, ― буркнул Кенту. ― Катнем. Скучно рулить одному.

– На фига? ― рискнул спросить Кент, пристегнувшись.

– Захотелось, ― отмахнулся Серый, кабриолет зарычал, и они понеслись.

Городок проехали за минуту. Двухэтажные домики с обвалившейся штукатуркой, с пробитыми снарядами крышами, запущенные палисадники. Развернулись, помчались обратно. Выехали к озеру, сделали круг. Вернулись на главную улицу, лавируя между рытвин. Всех удовольствий на четверть часа.

– Вдвоем тоже скучно, ― признал Серега.

– Вроде Гарик мотороллер сменял, ― утешил приятеля Кент. ― Можно гонки устроить, народ созвать…

Он осекся, мигом представив, что теперь пожелает Серый. Как потребует в «каземате» и состязание, и победу. Но Серега заулыбался, воодушевился новой мечтой и погнал машину к шоссе, выбирать ровный участок.

На шоссе провожали взвод. Оркестр из трех музыкантов выдувал веселую музыку, но никто не танцевал, не подпевал довоенным мотивчикам. Стояли, молчали, равнодушно и страшно. Армейские пытались согнать в колонну десятка два новобранцев, свеженьких, только с конвейера. Новобранцы со скуки артачились, шли не туда, вставали не там. Кто-то кричал про права, мол, последнее желание ― это святое.

Кент узнал Коляна с района, а еще Дэна из первого выпуска. Помахал, ему не ответили.

– А вон Гарик! ― ткнул Кент Серегу. ― Недолго на мотике колесил.

Серый обиженно фыркнул.

Колонна, наконец, собралась и нестройным маршем зашагала на север. Кто-то в толпе заплакал, остальным было все равно.

― Усталость, ― вздохнула Ласка, готовя нехитрый ужин. ― Мы даже бояться устали. А воплотители кормятся!

Это она их так назвала, существ из «каземата». Воплотители и поглотители. Дарующие людям блага.

«Просите ― и дано вам будет!» Так написано на дверях любого приемного пункта города. Сдавайте свои желания, как металлолом или стеклотару. Фирма гарантирует воплощение. И баллы здоровья за то, что воплотить невозможно.

Баллы здоровья для самых близких! Сколько раз Кент думал об этом, тайком поглядывая на худые, полупрозрачные руки Ласки, на пряди волос, которые она, смеясь, вынимала из пушистой косы, утончавшейся день ото дня. Если бы он только мог!..

– Все их опыты ― настоящий наркотик. Эйфория, минутное счастье. А потом ― опять серость, скука. И стремление все повторить.

«А дальше ― конвейер, родная, ― мысленно довершил Кент. ― Колонна на шоссе, оркестр. Бездушная армия далекой войны».

Но если бы мы рискнули, Ласка!

Мечтаний в твоей чудной голове ― хватит осветить целый город!

Он ковырялся в вареной картошке, едва смазанной жиром, и вспоминал славные дни, когда небо было прозрачным, краски ― яркими, а в полях можно было гулять без опаски подорваться на мине. Он собрал букет одуванчиков, желтых, как блики солнца, Ласка сунула нос и смешно расчихалась, перемазала лоб и щеки в пыльце. А потом взяла самый пышный цветок и из стебля сплела кольцо. Надела на палец, полюбовалась, кивнула с торжественным видом, будто приняла предложение. И тогда Кент решился и ткнулся губами в ее забрызганную солнцем скулу.

«Лучше я! ― Он смотрел, как Ласка, привычно крутясь с костылями, ставит на огонь кособокий чайник. ― Скоро подойдет новый срок, нужно выдумать, что пожелать понесбыточнее, чтобы баллов хватило на пару недель».

Часто он слушал ее мечты и пытался всерьез пожелать того же. Получалось как-то неискренне. «Кент у нас реалист, господа!» Ну да, он обычный парень с самыми простыми мечтами. Дом, семья, сытный ужин. Здоровье любимой девушки.

Через год после начала войны, когда прекратились бомбежки и линия фронта продвинулась, едва зацепив городок, Ласка с подругами пробралась в поля за мерзлой картошкой. Говорили, ей повезло, взрыв осколками прошил ногу ― и все, но Кент, едва увидев жену, понял: она умирает. Будто погибшие девушки случайно задули ее лампадку, позвали с собой из общей могилы. Что-то сломалось в ее организме, важное, дающее право жить, что-то разладилось, как в приборе: дзынькнули колбочки, сбились часы, покрылись ржавчиной шестеренки. Из нее словно выкачали энергию,