Земля - Перл С. Бак

и Ван Лун повез урожай на рынок, потому что он хранил зерно, пока не поднимутся цены. На этот раз он взял с собой старшего сына.

Человек может гордиться, когда видит, что его старший сын читает буквы на бумаге и берет тушь и тушью пишет то, что могут прочесть другие, – и этим гордился теперь Ван Лун. Он гордо стоял и смотрел на все это и не смеялся, когда продавцы, презиравшие его прежде, говорили:

– Мальчик хорошо рисует иероглифы, он, должно быть, неглуп!

Ван Лун делал вид, что нет ничего особенного в том, что у него такой сын, хотя, когда мальчик во время чтения заметил: «Здесь стоит знак дерева, когда у этой буквы должен быть знак воды», – то сердце Ван Луна чуть не лопнуло от гордости, и он должен был отвернуться в сторону и сплюнуть, чтобы не выдать себя. И когда среди продавцов пробежал ропот изумления, то он сказал только:

– В таком случае перемени его! Мы не станем подписывать свое имя, если там что-нибудь неверно.

Он стоял и гордо смотрел, как его сын взял кисть и исправил неверный знак.

Когда все было кончено и сын подписал имя отца под договором о продаже зерна и на расписке в получении денег, они пошли домой вместе, отец и сын, и отец думал про себя, что теперь его сын – мужчина и старший из его сыновей, и он должен сделать, что следует, для своего сына. Он должен выбрать для него жену, чтобы мальчику не пришлось, как ему когда-то, ходить с просьбами в знатный дом и взять то, что осталось и никому не было нужно. Его сын был сыном богатого человека и владеющего землей по праву.

Поэтому Ван Лун принялся искать девушку, которая годилась бы в жены его сыну; а это было нелегкое дело, потому что он не хотел взять простую девушку, каких много. Однажды вечером он заговорил об этом с Чином, когда они вдвоем сидели в средней комнате и подсчитывали, сколько чего нужно купить к весеннему севу и что у них есть из своих семян. Он говорил, не особенно рассчитывая на помощь, потому что знал простоту Чина, но знал также, что тот предан ему, как хорошая собака бывает предана хозяину, и было отдыхом говорить о своих думах с таким человеком.

Чин смиренно стоял, в то время как Ван Лун сидел за столом; сколько ни настаивал Ван Лун, но Чин не хотел садиться в его присутствии, как если бы они были равные, и слушал внимательно то, что Ван Лун говорил о своем сыне и о поисках невесты. И когда Ван Лун кончил, Чин вздохнул и сказал робко, чуть погромче шепота:

– Если бы моя бедная дочь была жива и здорова, то я отдал бы ее тебе даром и с радостью, но где она, я не знаю; может быть, она уже умерла, а я этого не знаю.

Ван Лун поблагодарил его, но промолчал о том, что было у него на сердце; что его сыну нужна не такая девушка, как дочь Чина, – он достойный человек, но все же работает обыкновенным батраком на чужой земле. Поэтому Ван Лун ни с кем больше не советовался, только прислушивался иногда в чайном доме, если говорили о девушках или о зажиточных горожанах, у которых были дочери на выданье. Но жене дяди он ничего не сказал, скрывая от нее свои планы. Она пригодилась, когда ему самому нужна была женщина из чайного дома. Такое дело было как раз по ней. Но для сына он не хотел пользоваться услугами такой женщины, как жена его дяди, которая не могла знать никого, кто годился бы для его старшего сына.

Год кончился среди снегов и жестокой стужи. Наступил праздник Нового года, и они ели и пили, и приходили люди навещать Ван Луна не только из окрестных деревень, но и из города, и поздравляли его, и говорили:

– Ну, тебе нечего желать больше счастья, чем у тебя уже есть: сыновья в доме, и женщины, и деньги, и земля.

И Ван Лун сидел, одетый в шелковый халат, и сыновья в хороших халатах сидели по обе стороны от него, а на столе стояли арбузные семечки, и сладкое печенье, и орехи, и везде на дверях были наклеены квадратики красной бумаги с пожеланиями доброго Нового года и будущего богатства, – и он знал, что счастье его прочно.

Дело шло к весне, ивы едва зеленели, и на персиковых деревьях налились розовые почки, а Ван Лун все еще не нашел той, которую искал для сына.

Пришла весна с долгими теплыми днями, благоухающим цветом слив и вишен, на ивах распустились листья, и деревья зазеленели. Земля лежала влажная и дымилась, чреватая урожаем, и старший сын Ван Луна вдруг изменился и перестал быть ребенком. Он стал угрюмым и раздражительным, за столом отказывался то от одного, то от другого, и книги ему наскучили. И Ван Лун испугался и не знал, что ему делать, и поговаривал о враче. С юношей ничего нельзя было поделать. Если отец говорил ему с малейшей строгостью в голосе: «Ешь мясо и рис», – то он упрямился и приходил в дурное настроение; а если Ван Лун хоть немного сердился, он разражался слезами и выбегал из комнаты. Ван Лун не мог понять, в чем дело.

Один раз он пошел за юношей и сказал со всей кротостью, на какую был способен:

– Я тебе отец, скажи мне, что у тебя на сердце?

Но юноша только рыдал и качал головой. Кроме того, он невзлюбил своего старого учителя и не хотел по утрам вставать с постели и отправляться в школу. Ван Лун должен был приказывать ему, а иногда даже и колотить. Тогда юноша уходил угрюмо и часто целыми днями шатался по городским улицам, и Ван Лун узнавал об этом только вечером, когда младший сын говорил коварно:

– А старший брат не был сегодня в школе.

И Ван Лун гневался на старшего сына и кричал на него:

– Разве я даром трачу хорошее серебро?

И в своем гневе он бросался на сына с бамбуковой тростью и колотил его, пока О Лан не прибегала из кухни и не становилась между отцом и сыном, и удары падали на нее, как ни изворачивался Ван Лун, стараясь добраться до сына. И удивительное дело, юноша мог расплакаться от каждого случайного упрека, тогда как удары бамбуковой палки он выносил без единого звука, и лицо его было бледно и неподвижно, как у статуи. И Ван Лун ничего не мог понять, хотя думал об этом днем и ночью.

Он думал об этом однажды вечером, после ужина: в этот день он побил сына за то, что тот не пошел в школу. И когда он думал об этом, в комнату вошла О Лан. Она вошла молча и стала перед Ван Луном, и он понял, что она хочет что-то сказать. И он промолвил:

– Говори. В чем дело, мать моего сына?

И она сказала:

– Нет пользы колотить мальчика, как ты это делаешь. Я видела, как то же самое бывало с молодыми господами во дворах большого дома, и на них нападала тоска. И когда это случалось, старый господин находил для них рабынь, если они сами не нашли уже их, и все это легко проходило.

– Этого совсем не нужно, – возразил Ван Лун. – Когда я был молод, я не знал никакой тоски и никаких слез и вспышек гнева, и рабынь я также не знал.

О Лан подумала и потом ответила медленно:

– Правда, я видела