Династия Бернадотов. Короли, принцы и прочие... - Стаффан Скотт

Муж ее, Фредерик, в 1906 году взошел на датский престол под именем Фредерика VIII, а в 1912-м, в возрасте шестидесяти девяти лет, его настигла смерть возле одного из гамбургских борделей, как, явно гордясь этакой витальностью, рассказывает датский народ.

Принц Карл, исконный швед

На больших групповых фотографиях скандинавских королевских особ первой половины XX столетия зачастую можно видеть на заднем плане легко узнаваемого господина. Он стоит там, потому что очень высок ростом и его все равно нельзя не заметить. Будь он актером, ему бы отлично подошла роль Сведенъельма[119]. Лысый долговязый мужчина опять же прямо-таки создан для демонстрации образа «типичного северянина», «исконного шведа» или чего-то подобного в псевдонаучных сочинениях о расовых типах; это тем более забавно, что сей «исконно шведский тип» располагал лишь немецкими и французскими генами, ну а через французов, вероятно, и североафриканскими.

Принц Карл, третий сын Оскара II, родился в 1861 году, а умер в 1951-м. Если бы его старший брат Густав временами решительно не подавлял свои гомосексуальные наклонности и не сумел родить со своей законной супругой троих сыновей, то в 1888 году, когда его старший брат Оскар женился на даме некоролевских кровей, Карл стал бы вторым номером в престолонаследии. Вот насколько он был близок к трону; но эти рассуждения можно здесь и оборвать, тем паче что после смерти старшего брата, Густава V, ему оставался всего лишь год жизни.

Когда род Бернадотов численно увеличился, пресса смекнула, что есть повод по возможности наделить принцев привлекательными эпитетами. Так появились и принц-живописец, и принц-спортсмен, или принц-наездник, и принц-автомобилист, а в конце концов смешное достигло кульминации, когда молодой принц Карл Юхан, служивший в годы Второй мировой войны в новом роде войск, получил по этой причине, Господи помилуй, прозвище принц-броневик. Одним из первых, если не самым первым, эпитета удостоился принц Карл, который был заядлым кавалеристом и оттого по цвету формы гвардейской кавалерии именовался Синим принцем — по крайней мере вполне поэтично.

Его маменька (а может быть, отец), по преданию, говорила, что он тот из сыновей, кто «выглядит умным, а на самом деле глуп». Это не очень справедливо, он был не особенно глуп, во всяком случае — для кавалериста. Возможно, с ним сыграло злую шутку то, что он не ладил с математикой; вся более или менее сложная математика до конца дней оставалась для него китайской грамотой, и на старости лет он вполне правильно утешал себя тем, что и он, и другие, однако ж, неплохо устроились в жизни, невзирая на математику.

О нем часто говорили как о «единственном стокгольмце» среди Бернадотов, что бы под этим ни подразумевалось, сам же он называл себя «уличным мальчишкой», что для королевского сына можно считать находчивой формулировкой. Дело тут, вероятно, в том, что при его высоком росте он был легко узнаваем в столичной сутолоке и благодаря отзывчивой маменьке имел известную возможность побегать на воле, как другие мальчишки.

Вместе с братьями он несколько лет посещал Бесковскую школу и с той поры запомнил Яльмара Брантинга, худущего, жилистого мальчугана с крепкими кулаками, и хотя юный принц был высок, силен и неизнежен, все-таки «я и мой класс порой получали взбучки» от Брантинга и его одноклассников. Яльмар был честный и необидчивый, рассказывал на склоне лет принц Карл, добавляя, что «все мы любили его». Другой его однокашник, Вернер фон Хейденстам[120], в драках не участвовал никогда, а в играх — редко. Его считали «бездеятельным и слабым», говорит принц Карл, и смутно догадываешься, какие слова мальчишки употребляли на самом деле.

С юных лет Карл был честолюбивым военным и еще молодым офицером изыскал возможность послужить в немецком кавалерийском полку и убедился, что шведская кавалерия стреляет лучше, но маневрирует не столь элегантно, как немецкая, где командиру достаточно взмахнуть саблей, без окриков и сигналов. Домой он вернулся с массой идей и внес значительный вклад в работу по модернизации и реформированию шведской кавалерии, выучка, тактика и оснащение которой тогда находились в упадке. Со временем он стал командиром 1-го Кавалерийского полка, носившим в те годы элегантное звание секунд-командира, — номинально-то командиром был король, так же как в Свейской лейб-гвардии. Закончил принц Карл свою карьеру как инспектор кавалерии.

В последние бурные годы унии с Норвегией его прочили в короли новой свободной Норвегии, но ничего из этого не вышло.

Так или иначе, принц Карл был стильный мужчина и всегда умел выглядеть весьма приятно. Свен Графстрём, встретив его в 1940 году на какой-то заштатной пресс-конференции, отметил: «Принц Карл оставляет впечатление (да, наверно, таков и есть) очень старого человека и слегка “ку-ку”, однако держится, пожалуй, лучше всех членов нашего королевского дома и выглядит как нельзя более по-королевски». В старости принц часто смотрится на фото слегка приветливо-озабоченным, как добродушный старый господин, который очень плохо слышит и не хочет, чтобы это воспринимали как недовольство. Он вправду страдал сильной тугоухостью, подобно многим другим старикам Бернадотам.

Однажды, возвращаясь поездом в Стокгольм, веселая компания сидела в вагоне-ресторане и рассказывала анекдоты. Дамы отсутствовали. Обер-егермейстер начал рассказывать весьма смелые анекдоты. Тогда стильный принц Карл встал и ушел к себе в купе. Черт, подумал обер-егермейстер, я сам себе напортил. Старые шефы Красного Креста, как видно, предпочитают юмор определенного уровня.

Но вскоре принц Карл вернулся, сел на прежнее место и пояснил: «Я подумал, что мне не обойтись без слухового аппарата».

Разумеется, обо всех Бернадотах можно прочесть, как они расторопны и симпатичны и как быстро приобретали популярность и прочее в том же духе, но что касается писаний о принце Карле, чувствуется, что он действительно нравился журналистам, а возможно, и не им одним. Вероятно, он был старомодным военным весьма приятного разбора, безусловно, не гением, но человеком дружелюбным, в котором до последнего дня жил бойскаут. В восемьдесят семь лет он ходил в Грёна-Лунд[121], бросал мячи, стрелял из пневматической винтовки, с удовольствием опробовал всякие аттракционы и веселился по-королевски (прошу прощения). Когда в 1942-м на перекрестке Арсенальсгатан и Варендорффсгатан на него наехал беспечный велосипедист, он по примеру другого Карла сказал что-то вроде «Пустяки!» и продолжил путь на работу, в Красный Крест, а был ему тогда восемьдесят один год. В 1928-м он послал ответ на конкурс, где можно было выиграть первый в Швеции новенький «форд», и при розыгрыше, который проводился под контролем юриста-нотариуса, наугад вытянули именно ответ принца. Он был не из тех, кто соблюдал чопорное достоинство. «Скромная мужественность» — так это называлось в его время, и для него это, видимо, справедливо.

Когда инспектор кавалерии и генерал в 1910-х годах прогуливался по Стокгольму, роялистски настроенные соотечественники подобострастно его приветствовали, а он отвечал на приветствия «с небрежностью, каковой присуще нечто персональное», констатировал писавший под псевдонимом Мак (отец Ред-Топа). Насмотревшись на заманчивые витрины, инспектор кавалерии трамваем ехал в Юргорден, где жил в те годы. Он неоднократно менял место жительства и в период первых экономических кризисов 1920-х годов потерял значительную часть своего состояния, когда лопнул один из датских банков. Его биржевые сделки с акциями явно носили сомнительный характер или, как писал принц Вильгельм в рождественском стишке 1918 года: