Перелетные птицы - Алла Кроун

Надя сделала уборку в обеих палатах и, проходя мимо конторки, за которой сидела старшая медсестра, вдруг кое-что вспомнила.

— Нина, а где тот раненый? Я нигде не увидела грязных бинтов.

Нина подняла на нее глаза.

— Сергей Антонович забрал его в операционную — прочистить рану.

Надя ахнула.

— Как?! Больного тифом в операционную?

— Да все в порядке, Надя, у него брюшной тиф. Сейчас его доктор Ланов оперирует. Когда его принесут обратно, проверь, чтобы он был хорошо укрыт и не упал с койки. Сергей Антонович разговаривал с ним, перед тем как его увели в операционную, и, по-моему, они знакомы.

«Наверное, кто-то из партизан, с которыми мы познакомились в Сибири», — решила Надя. За последнее время множество людей поменяли свои убеждения, спасаясь от преследований, боясь за свою жизнь.

— А где Сергей Антонович? — спросила она, прервав поток своих мыслей.

Нина пожала плечами.

— Не знаю. Он поговорил с больным и ушел. Сказал, вернется через час. Наверное, пошел на склад, проверить запасы. У нас не хватает медикаментов.

Надя занялась своими делами, дожидаясь, когда пациента вернут на его место. Долго ждать не пришлось. Два санитара внесли носилки и переложили больного на койку.

— Сиделка! — обратился один из них к Наде. — Принимай. Смотри, чтоб он не вставал, когда проснется. Доктор сказал, ему нельзя шевелить ногой.

Надя направилась в дальний конец палаты, где положили пациента. Сиделка! Какое неподходящее слово! Кто вообще придумал так их называть? В больнице она делала все, что угодно, но только не сидела.

Подойдя к койке, она наклонилась, чтобы подоткнуть больному одеяло. Выпрямившись, Надя посмотрела на лицо спящего.

Сердце ее замерло, а в ушах зазвенело так, что больничная палата покачнулась у нее перед глазами. Алексей! Живой, лежит на койке перед ней… Его милое, дорогое лицо. Она задрожала и прижала руки к груди, боясь прикоснуться к нему, боясь утратить власть над собой и броситься обнимать бесчувственное тело.

Мысли ее понеслись наперегонки. В огромной, погруженной в хаос, кровоточащей стране судьба снова свела их вместе, подарила ей второй шанс. Он был болен, но она не позволит ему умереть. Она станет выхаживать его и вернет к жизни. На ее глазах выздоравливали пациенты и в куда худшем состоянии, а Алексей молод и силен. Да, она сделает все, чтобы он поправился.

Она медленно взяла полотенце, которое принесла с собой, и стала вытирать его покрытый испариной лоб. Сердце ее переполняла какая-то бешеная радость. «Мой Алексей!» — прошептала она. Робко прикоснулась к его прекрасным волосам, все таким же густым, черным и вьющимся, провела кончиком пальца по морщинке на лбу, которой раньше не было. Как же дрожали ее пальцы! Ей вдруг ужасно захотелось прижаться к его щеке, но она не осмелилась сделать это у всех на виду.

Надя осмотрелась. Некоторые пациенты спали тревожным сном, другие стонали от боли. Никто не смотрел на нее. Надя принесла стул — в конце концов, не зря же ее называли сиделкой — и села рядом с койкой Алексея. Дыхание у него, слава Богу, было равномерным, он не задыхался. Скоро жар пройдет, и его кожа снова приобретет природный оттенок. Она решила сидеть рядом с ним, пока Алексей не проснется.

Какой же наивной Надя была в Петрограде! Он умолял ее остаться с ним, но она, не согласившись с его условиями, убежала. Но теперь все изменилось. Война об этом позаботилась. Она была уже не молоденькой невинной девушкой, а вдовой с ребенком на руках. Он любил ее, и это она приняла решение уйти. Но теперь, найдя его, Надя искупит свою вину.

Алексей беспокойно пошевелился. Она наклонилась и поцеловала его левую руку. Губы почувствовали тепло, глаза закрылись от наслаждения.

Как чудесно! «О, спасибо тебе, Господи, за то, что вернул его мне!» Все еще с закрытыми глазами, она представила его себе здоровым и улыбающимся, представила, как он удивится и обрадуется, увидев ее. На этом воображение не остановилось: нежные слова, истосковавшиеся руки, любовь… Она медленно раскрыла глаза, чтобы посмотреть на него и поправить одеяло. Правая рука Алексея пошевелилась, перевернулась, и на безымянном пальце блеснуло золотое обручальное кольцо. Ровный розовато-золотой ободок от долгого ношения был покрыт мелкими царапинками.

Надя обмерла. Какое-то время она смотрела на кольцо, потом перевела взгляд на окно прямо над койкой. Кто-то расчистил небольшое пространство на грязном стекле. Месяцами эти заросшие грязью окна не мылись, но сейчас в одном из них светился маленький чистый кружочек, сквозь который было видно голубое полуденное небо и край проплывающего по нему пушистого облака.

Женат. Он женат. Дура! Глупая девчонка! Чего ты ждала? Ты ведь сама вышла замуж, верно?

Четыре года прошло после их последней ночи, когда она заявила ему, что не примет его условий. И после этого она не ответила ни на одно его письмо. Так чему же удивляться? Все понятно, логично: два человека, сказав друг другу «прощай», неминуемо начинают искать новых отношений. Но любовь не поддается логике. Ее любовь так уж точно. А теперь он женат. Другая женщина имеет право на его любовь, на его тепло, страсть. Кто она? Кто-то из его круга, несомненно… Ровня. Надя задохнулась от ревности. Где-то здесь, во Владивостоке, графиня Персиянцева ждет выздоровления мужа. Она придет в клинику, Нина велит ей, Наде, провести ее к больному. Нет, не бывать этому!

Существовали такие вещи, которые Надя вытерпеть была не в силах. Она вскочила, развернулась и выбежала из палаты в фойе. Нина подняла на нее глаза.

— Надя, что случилось? Ты вся серая! Ну-ка присядь.

Но Надя отмахнулась.

— Нет, спасибо. Я иду домой. Приду завтра!

Бегом она добралась до своего дома. Не став объяснять госпоже Розмятиной причину своего раннего возвращения, она подхватила на руки довольную Катю и закрылась у себя в комнате. Там она крепко прижала к себе теплое тельце дочери и заплакала, раскачиваясь из стороны в сторону.

В то утро Сергей ушел в клинику совсем рано, когда Надя еще спала. Чувствуя усталость, еще даже не приступив к работе, он тем не менее понимал, что для него почти полное отсутствие свободного времени является истинным благословением. Вечерами он возвращался домой таким измотанным, что сразу шел в спальню и засыпал, не успевая ни о чем подумать. И все же иногда, когда Сергей не мог расслабиться после особенно напряженного дня, тревоги возвращались, и он не мог отделаться от них. Ефимов был реалистом и прекрасно понимал, что связь с Петроградом может быть налажена только после того, как большевики займут Владивосток. То есть когда в город войдет Красная армия. А это означало, что им с Надей снова придется бежать. Но куда? В Маньчжурию. Харбин станет их следующей остановкой. Этот город был построен русскими на рубеже веков как станция Китайско-Восточной железной дороги и потому являлся чем-то вроде русского оазиса в Китае. Но это будет их последнее пристанище. Пока они оставались в своей стране, сохранялась хоть какая-то иллюзия надежды, что все переменится и им удастся вернуться. До тех пор пока не умерла вера в то, что Эсфирь жива, Сергей будет надеяться, что когда-нибудь, в будущем, они воссоединятся и он, быть может, снова обретет личное счастье. Глубоко в душе он понимал, что пройдет немалый срок, прежде чем это случится, но все же не оставлял надежды. Пока же смыслом его жизни оставались Надя и племянница. Сколько счастья приносила ему Катя, этот маленький невинный ангелочек, который целиком зависел от него! По крайней мере он чувствовал, что делает все, что может, чтобы заполнить пустоту, образовавшуюся после смерти Вадима.