Женщины французского капитана - Жаклин Санд

Де Ларош облизнул пересохшие губы.

– Он упал. Я подумал, что выстрел кто-то слышал и надо быстро уходить. Я был словно пустой внутри. Ничего не стал делать, только вложил пистолет в руку Жана, в еще теплую руку… Наутро сказали, что он застрелился, был пьян. И я понял: меня никто не подозревает, а если бы вдруг что, то ведь с ним пил Задира Пьер.

– Почему вы остались в полку?

– Это было… вроде инерции. Я не понимал, куда мне ехать без Жана и зачем. Я… жалел, что убил его, но иногда не жалел вовсе. Мертвым он оставался со мной. Если бы он оказался жив, мне было бы все равно, что семья подумает, однако теперь… Я ждал первого большого сражения, чтобы исчезнуть во время него; никто не узнает, куда я делся, я стану свободен. Решат, что меня убили. Все почетно. А вы… зачем-то догнали меня.

– Вы пойдете со мною в лагерь, – буднично сказал виконт. – Не рассчитывайте, что вам удастся убежать. Если вздумаете выкинуть фокус, я прострелю вам ногу, затем свяжу вас и перекину через седло. Вы читали обо мне и знаете хотя бы приблизительно, на что я способен. В газетах далеко не все пишут, Максим. Я способен на гораздо большее.

– Он не убийца по сути своей, – продолжал Сезар, глядя куда-то в ухо маршалу Сент-Арно – когда виконт смотрел в его холодные глаза, это сбивало с мысли. – Капитан де Эмон довел Максима до состояния, в котором не контролируешь то, что делаешь.

– Вы его оправдываете?

– Никоим образом. Его можно было бы оправдать, если б он пошел и сознался сразу. Но де Ларош предпочел остаться в тени.

– Дальше.

– Дальше просто, господин маршал. Полковник написал мне, и я приехал. Де Ларош забеспокоился; он рассказал мне кое-что, дабы сбить со следа, но так как делал это впервые, то немного прокололся. Максим уже знал, что я адъютант полковника, когда вы его позвали знакомиться, – откуда? Он подслушивал разговор между вами и полковником, когда вы решали, что меня нужно попросить об услуге – расследовать гибель де Эмона. Потом вечером, намереваясь выведать, что я затеваю, Максим пришел в «Первый бастион», куда его пригласил мой друг, журналист. Но на пороге столкнулся с Задирой Пьером, который уже набрался и полез на рожон – сгреб де Лароша за грудки и произнес: «Не стой у меня на пути, грязный извращенец! Капитан мне все сказал!» Максим забеспокоился – а что если де Эмон рассказал еще и о дезертирстве? Де Ларош попросил преданного ему солдата сделать вид, будто вы, господин маршал, за ним прислали, и тем самым обеспечил себе алиби; он ушел, потом вернулся и приготовился ждать. Максим хотел припугнуть де Бриссона, но получилось так, что я оказался с лейтенантом на улице вместе. У де Лароша было всего два заряженных пистолета, а ведь ему предстоял еще обыск в моей квартире – он желал знать, что я нашел, и его не оставляла мысль о записке, хотя Максим до конца не верил, что она есть. Выстрелив дважды и убедившись, что я пока занят, он поспешил ко мне на квартиру, (расположение комнат ваш адъютант выяснил заранее, когда приезжал с поручением), сломал дверь во флигеле, проник внутрь и наткнулся на Флорана. Пришлось убивать. Ножом де Ларош пользуется не слишком умело, потому мой камердинер умер не сразу. Максим быстро обыскал комнату, но ничего не нашел, написал слово «Предупреждение» на стене и удалился. Тогда он вновь успокоился, у меня имелось занятие на остаток ночи. А сам возвратился к кабаку, дождался, пока пьяный лейтенант де Бриссон выйдет оттуда, и под дулом пистолета оттащил его в пустующий дом, где запер в подвале и принялся допрашивать. Только Задира Пьер был ну очень пьян, а потому де Ларошу пришлось ждать до утра. Утром похмельный лейтенант только и мог что ругаться. Максиму пора было в штаб, и он ушел, оставив де Бриссона связанным в запертом подвале.

– Почему он его не убил?

– Я уже говорил. Ему не нравится убивать. Максим застрелил де Эмона, так как тот оскорбил его смертельно и отверг любовь; зарезал Флорана, потому что мой камердинер его увидел. Де Ларош подтвердил это: он собирался лишь оглушить слугу. А тут я, грешным делом решив, будто во всем виноват де Бриссон и его неведомый сообщник, составил прекрасную версию, которая вашего адъютанта полностью устраивала. И если бы не записка и не кое-какие брошенные им фразы, я мог бы не догадаться.

– Вы удивили меня, – проговорил маршал, и все надолго замолчали.

За стенами штабной палатки ликовал лагерь, праздновавший победу при Альме. Стояла уже глубокая ночь, однако веселье не прекращалось. Еще бы, потери союзников были не слишком велики, а русские отступили практически без боя. Больше всего досталось англичанам, которые потеряли кучу народу, пытаясь взять сложную высоту, но они и веселиться толком не умеют, красномундирники. То ли дело французы! Непристойные победные песенки долетали даже до палатки маршала.

– Вы были правы, Камиль, – сказал Сент-Арно мертво молчавшему де Дюкетту, – этот ваш виконт очень ловок. Вы не зря вызвали его сюда. Пожалуй, прежде чем я… – он замолчал. Не сказанное повисло в воздухе. – Я рекомендую вас, лейтенант де Моро, Канроберу как человека, способного распутывать подобные дела. Уверен, что он найдет вам занятие. Я подпишу приказ.

– Благодарю, маршал! – Сейчас Сезар ощущал лишь усталость, настоящая благодарность придет потом. Но в глубине души виконт знал: все получилось так, как он хотел. Головоломка сложилась.

– Что вы сделаете с де Ларошем? – хмуро спросил полковник.

– Из уважения к его семье трибунал будет закрытым, – ответил Сент-Арно. – Что он решит. Но за убийство и дезертирство кара одна. Вы знаете какая.

И снова надолго установилось молчание. Сезар сидел и думал, как любопытно иногда поворачивается колесо судьбы: для многих тысяч человек война только сегодня началась, а для него, виконта де Моро, она в чем-то закончилась.

И этот конец его маленькой личной войны – лишь начало чего-то большего.

На следующий вечер в честь победы при Альме для офицеров и их жен устроили танцы.

Сезар позвал Трюшона. На танцах они и увиделись – оркестр, состоявший из полковых музыкантов, настраивал инструменты, дамы хихикали и обмахивались веерами, офицеры щеголяли вычищенной формой. У Сезара тоже мундир оказался отчищен хоть куда – Кристель постаралась.

– Чтобы вы были самый красивый офицер, – произнесла она и тут почему-то засмущалась.

– Но ты ведь думаешь, что я не самый красивый офицер, – поддел ее Сезар.

– Ваша светлость…

– Не возражай мне. Кто самый красивый?

– Не скажу я вам! – буркнула Кристель. – Вы надо мной смеетесь!

– Ладно, не говори. Только у него тоже мундир нечищеный. Хочешь, сходи, предложи свою помощь.

Она покраснела еще больше и убежала.

Теперь лейтенант де Симон в очень, очень чистом мундире разговаривал с четой де Кормье. Инесс, прелестная в бледно-розовом платье, с поздней розой в волосах (и где добыла?!), смеялась, опираясь на руку мужа. Капитан де Кормье казался спокойным и… пожалуй, да. Счастливым. Вот как выглядит счастье.