Знак алхимика. Загадка Исаака Ньютона - Филип Керр

Да, это была та самая милая девушка, которую я любил, – и все же нет. Смогу ли я когда-нибудь вновь взглянуть на мисс Бартон и не вспомнить об этой бесстыдной шлюхе, с таким сладострастием касавшейся своих грудей и интимных мест? Однако события принимали все более досадный оборот: увидев мой интерес к девушке, миссис Марш решила, что сможет избавиться от меня, если предложит мне проделать с ней все, что я пожелаю, взяла девушку за руку, помогла сойти с серебряного блюда и повела нас обоих наверх. Вскоре мы остались в спальне вдвоем.

Девушка – ее звали Дебора – действительно была прелестна. Откинув одеяло, она предложила мне лечь рядом с собой; но я побоялся из опасения подхватить дурную болезнь. Тогда она продала мне овечью кишку, при помощи которой я мог защитить свое мужское достоинство. Я повел себя неблагородно, поскольку во время нашего постыдного акта не сводил глаз с ее лица, что доставляло мне огромное удовольствие, говорил себе, что это мисс Бартон и что я наслаждаюсь ее плотью. Вот почему, когда наступила кульминация, наслаждение получилось невероятно сильным, и я дрожал, точно отвратительный пес, а потом упал ей на грудь, словно пуля прошла мне сквозь сердце.

На мгновение мысль о том, чтобы и в самом деле покончить счеты с жизнью, показалась мне привлекательной.

– Хочешь повторить, дорогой? – спросила Дебора.

– Нет, – ответил я, – пока нет.

А потом пришла печаль. Конечно, для мужчины естественны такие ощущения. Но прежде мне не доводилось испытывать печаль такой силы. Мне вдруг показалось, что я опорочил светлый образ мисс Бартон, живущий в моем сознании. И меня охватило ужасное раскаяние. Вот почему, когда я услышал крик боли, мне показалось, что он вырвался из моей груди. Однако смех Деборы убедил меня в том, что крик донесся из соседней спальни; а когда я услышал новый крик, мне показалось, что ему предшествовал странный хлопок.

– Но почему кричит мужчина? – спросил я.

– О, это месье Вогван, – ответила Дебора, пытаясь превратить моего грустного петушка в ворона.– Вогван по-французски означает «удар».

– Я совсем о нем забыл, – признался я.

– Его секут хлыстом.

– Хлыстом? Боже мой, как он может получать от этого удовольствие?

– В самом лучшем виде. Я и сама несколько раз его била. Но мне это не нравится. Слишком тяжелая работа. Дело в том, что месье Вогван умеет терпеть очень сильную боль. И чтобы доставить ему удовольствие, мне приходилось наносить удары изо всей силы. Английское извращение – так они это называют, но месье Вогван познал его, когда был рабом на французской галере. Его спина может сама рассказать его историю – никогда прежде я не видела ничего подобного.

И вновь я услышал крик Морнея в ответ на удар хлыста.

– Майор хочет, чтобы его пороли, для того чтобы все вспомнить? Как чудовищно!

– Думаю, все гораздо сложнее. Он сам говорил мне, что терпит эти порки для того, чтобы ненависть к французам и католикам никогда его не покидала.

Последние слова Деборы смутили меня окончательно. Однако это позволило мне отвлечься от мыслей об оскорблении, которое я нанес мисс Бартон. Я даже хотел сказать Деборе, что мужчины способны и на более отвратительные поступки, чтобы получить наслаждение, но побоялся, что Дебора обвинит меня в лицемерии, и предпочел промолчать. Тут Дебора издала неприличный звук, и я решил покинуть ее постель.

Я как раз начал мочиться в горшок (еще один отличный способ избежать триппера), когда услышал, как дверь соседней спальни распахнулась и сапоги Морнея застучали по ступенькам лестницы.

– Почему ты так торопишься? – спросила меня копия мисс Бартон.

– Потому что он не знает, что я здесь. И мне неизвестно, куда он теперь отправится.

– О, я могу тебе рассказать, – предложила Дебора.– Он направляется в Голландский дом, на другой стороне реки, в Ламбет-Марш.

– Зачем?

– Не за тем, чтобы ему погадали цыганки. Это ужасное заведение. То, чего человек с деньгами не может там купить, в другом месте можно не искать. Однажды он хотел взять меня с собой. Предложил гинею, чтобы я согласилась делать это с другой женщиной. Ну что ж, я не против. Безопаснее, чем с мужчинами. Немножко полизать ее киску и чуть-чуть постонать. Но я слышала, что рассказывают об этом заведении. Несчастные девочки, которые уходили туда работать, обратно не возвращались.

Получив за шиллинг описание дороги в это сомнительное заведение, я вышел на Флит-стрит, взял экипаж, проехал по Уайт-Стэарс в Ченнел-Роу, где услышал крик лодочника:

– Эй, кому на юг!

Я пересел в лодку, которая тут же поплыла на противоположный берег реки. На черном пологе неба появилась луна, похожая на изогнутый желтый ноготь. Посреди реки лодку накрыло густое облако тумана, и огни в окнах домов засверкали, точно ожерелье из желтых бриллиантов.

До сих пор мне не удалось отравить жизнь моей жертве; к тому же я с трудом представлял себе, как расскажу дяде мисс Бартон о том, куда меня завело преследование майора Морнея. Еще труднее было представить, как я оправдаю свои расходы. Позволит ли мне джентльмен и дальше общаться с его племянницей, если я посещаю подобные заведения? В особенности если речь идет о Ньютоне, человеке, который порицает распущенность и озабочен высокими материями, для которого тело и его потребности имеют значение лишь с точки зрения научных экспериментов. Всякий раз, глядя Ньютону в глаза, я представлял себе, как он касается их шилом. Что он может знать о человеческих слабостях?

Лодка отчаянно раскачивалась, и мне казалось, что мы почти не движемся по серой воде, а высоко над нашими головами, подобно визжащим демонам, парили чайки. Постепенно мы приблизились к противоположному берегу, туман поредел, и из него возникли похожие на скелеты остовы кораблей. Где-то далеко залаяла собака, я шагнул на берег, и наступила тишина.

Лэмбет оказался большим, небрежно застроенным поселением на берегу Темзы со стороны Суррея. Большинство зданий теснились вокруг церкви Святой Марии, а еще дальше виднелись черные мачты кораблей. С востока Лэмбет был отделен от Саутуорка болотами, где там и сям попадались разрозненные домишки и одинокие таверны. Мне пришлось обнажить шпагу, как только я сошел на берег, поскольку на южном берегу было гораздо темнее и навстречу мне попалось несколько оборванцев весьма угрюмого вида. Я направился на восток вдоль Нэрроу-Уолл, как мне посоветовала Дебора, пока не оказался возле лесопилки, а там свернул на юг и зашагал через грязное поле к ряду небольших домиков. Здесь, под знаком звезды, часто обозначающей дом греха, я нашел дом, являвшийся целью моих поисков. Заглянув в грязное окошко, через которое виднелся желтоватый огонек свечи, я постучал.

Дверь открыла женщина приятной наружности, однако ее кожа показалась мне слишком желтой, а глаза неподвижно смотрели в одну точку. Я тут же заплатил ей десять шиллингов за вход – немалая сумма по тем временам, – и она впустила меня внутрь. Мои ноздри наполнил сладкий аромат густого табачного дыма.