Россия и русские в современном мире - Наталия Нарочницкая

Ведущий заерзал, стал его перебивать: во Франции нет большего криминала, чем оскорбить какую-то нацию. Эммануэль Тодд бурно возмущался: «Так может говорить о других только неевропейская нация!» Я проворковала, что вот, мол, мой уважаемый оппонент выбрал такую логику, в которой и вашу Французскую революцию, наверное, сделали британские шпионы, чтобы уничтожить соперницу, русскую революцию – немецкие шпионы. Объяснила публике, откуда ведется конфликт, как Грузия выходила из СССР, как нарушила закон, лишив автономии права на отдельный референдум, как те не подчинились насилию, как Грузия никогда не контролировала эти территории, потому-то у осетин и абхазов никогда и не было грузинских паспортов, а оставались лишь истекшие советские. В заключение, нежно улыбаясь, сказала, что самым желательным для России всегда была бы большая сильная и дружественная Грузия, но сами видите, какое отношение…

– Украина и Грузия в декабре снова попытаются стать субчленами НАТО. Не получится ли так, что теперь каждый раз в дело будет вмешиваться их «старший брат»?

– Не думаю, что Вашингтону так легко удастся убедить европейских членов НАТО принять Грузию в НАТО и взять на себя тем самым обязательство воевать вместе с Грузией во всех ее авантюрах. С Россией ссориться Европа не очень хочет – это уже ясно. Вот Меркель, например. Уж какая «атлантистка» была при занятии поста канцлера ФРГ! А теперь уже иначе говорит. Тем более когда США явно надорвались. Ведь финансовый кризис – это на самом деле государственная катастрофа, крах престижа. Это рубеж, после которого уже начинается «постамериканская эра» – об этом уже пестрят заголовки серьезных изданий. Надо при этом понимать, что потенциал США еще очень велик, его еще надолго хватит…

– Как вы думаете: как изменится мир после конфликта на Кавказе? Мир откажется от Грузии? И как нам вести себя, чтобы снова не получить обвинения в агрессии?

– Мир уже изменился. Однополярный мир не состоялся, он потерпел крах. Будет выстраиваться многоцентричность, и нам надо самим определить свою стратегию. Надо немедленно развивать Восточную Сибирь, искать там нефть, но строить там не только трубопроводы в другие страны, а полноценную переработку и нефтехимию. Политически не надо перегружать свой корабль одновременными резкими движениями сразу на всех направлениях. Наш корабль пошел по трудному фарватеру, но он идет и управляется вполне надежно. А что касается обвинений в агрессии, то напомню слова Ивана Аксакова: «Если поднимается свист и гам по поводу властолюбия и завоевательной похоти России, знайте, что какая-либо западная держава готовит бессовестнейший захват чьей-либо чужой земли».

– На какие наши победы, как вы думаете, будут покушаться в ближайшее время?

– Если сами не будем глумиться над своей историей, то и другие не посмеют. В ноябре будет 90-летие окончания

Первой мировой войны, а у нас война 1914 года по-прежнему считается империалистической. А ведь нам угрожала потеря итогов двухсотлетней истории. И кайзеровская Германия нам объявила войну, а не мы ей! Кстати: карта планов кайзеровской Германии 1911 года как две капли воды похожа на карту расширения НАТО!

А у нас даже памятника героям Первой мировой войны нет! Так что поем «Прощание славянки»! И непременно всем нашим 142-миллионноголосым хором!

Алексей Овчинников, «Комсомольская правда», 2008

Панорамный взгляд на события в Черноморско-Кавказском регионе приводит к выводу: и Чечня, и системность терактов, и напряженность в Грузии, и борьба за пути газопроводов через Каспий и Черное море – суть события связанные. Они объединены неким общим геополитическим сценарием, в итоге которого Россия будет оттеснена на Северо-Восток Евразии от главного коммуникационного региона, ключом к которому является Черное море.

Пристальное внимание сегодняшних вершителей мира к южному подбрюшью России уже нельзя объяснять заботой о правах человека и вселенской демократии – оно уже структурно оформилось в объявленном намерении США передислоцировать свои ракеты по границам СССР. О целенаправленном стратегическом вытеснении России с рубежей ее трехвекового влияния свидетельствует упорное вмешательство «цивилизованного сообщества» во внутренние дела России на Кавказе. Этому служит и поощрение рискованных провокаций Грузии против своих пророссийски настроенных автономий – Южной Осетии и Абхазии, конституционные права которых были нарушены при выходе из СССР. Еще красноречивее – создание всевозможных конфигураций и механизмов военного взаимодействия в Черном море без России.

На деле перед нами проявление весьма старых геополитических констант. К ним относится «восточный вопрос» и присутствие на Кавказе, стоявшие за неудачной для России Восточной (Крымской) войной 1854–1855 гг. Но сюжет Восточного вопроса разыгрывался и в течение всего ХХ века – на полях обеих мировых войн, в годы Гражданской войны и сразу после распада СССР, в ходе дипломатических баталий в Версале и на сессиях Совета министров иностранных дел в 1945–1947 гг., в 90-е годы в Боснии и Косово, в Дейтоне и на Стамбульском саммите.

150-летний юбилей Крымской войны весьма оттеняет современную стратегию заинтересованных держав. Россия в начале 90-х годов почти добровольно сдала позиции, важность которых осознавали все, кто 343 дня с беспримерным героизмом отстаивал Севастополь. Что же касается участников Крымской коалиции против России, то их политика весьма преемственна и не менее энергична, что видно на примере Чечни.

История Кавказских войн XIX века стала чуть ли не нормативным клише исторического мышления на Западе, эдаким пособием по политике «захватнической колониальной» России. На деле – это воспроизведение большевистской нигилистической интерпретации русской истории, созданной из русофобских штампов Фридриха Энгельса из его «Внешней политики русского царизма» и суждений Карла Маркса. Но, как показывает анализ источников Маркса, они заимствованы исключительно из британской публицистики времен Крымской войны. Авторами же их, как правило, были капитаны британских кораблей, осаждавших Севастополь. Однако созданный образ России – «угнетательницы кавказских народов», приправленный злодеяниями сталинского режима, выселившего невинных чеченцев, не выдерживает никакой исторической проверки.

Кавказская война XIX века началась вовсе не в связи с попыткой России «завоевать» Кавказ. Кавказ вошел в состав России много раньше и в основном с добровольного согласия. Посольства от адыгов, кабардинцев, осетин, аварцев и других народов Дагестана с челобитными, чтобы «их государь пожаловал, вступился за них, а их с землями взял к себе в холопи, а от крымского хана оборонил», поступают с XVI века. Эти народы стремились найти защиту у России от турок и персов, постоянно грабивших их и угонявших в рабство. Именно по просьбе влиятельных северокавказских владетелей и были построены первые русские крепости на Северном Кавказе, в частности, Терский городок в начале второй половины XVI века.

Добровольные присягания на верность и подданство кавказских общин и владетелей есть документированный исторический факт, как и даже нередко повторяющееся предложение «креститца». Медленное течение этого процесса, растянувшегося на два века, объясняется просто. Россия не искала в этих регионах материальных выгод или земли, а лишь укрепления перед давящими на нее, как, впрочем, и на всю Европу, Османской империи и Персии. Другой причиной, осложнявшей процесс, были устойчивые междоусобицы между кавказскими князьями, которые сами стремились под эгиду России, но не желали, чтобы это же делали их соседи-соперники. Россия же уклонялась от их тяжб и втягивания ее в борьбу с иранскими шахами и султаном. Так, несмотря на прошения дагестанских князей, Россия, будучи в состоянии мира с шахом, признавала за дагестанскими правителями «обчего холопства», то есть подданства Ирану и Москве. Нежелание обострить отношения с Персией и Оттоманской империей, а начиная с середины XVIII века и с западными странами, также побуждало к осторожности. Стоило кавказскому командованию поддержать одну из группировок кавказских владетелей по их просьбе, как другая начинала искать поддержку у Порты. Все это типично для процесса формирования государств и наций и мало чем отличается от западноевропейской истории.