Пора домой (сборник) - Яна Жемойтелите

– Он еще копыта откинет!

– Он больше не появится, – твердо заключил Митька.

– Появится! – Зойка стряхнула дрему.

Солнце покинуло зенит и пряталось теперь за кронами, пробиваясь сквозь листву размазанно-желтым, сотней световых родников.

– Это он птицу украл, – сказал Никита.

– Ничего не украл! – Зойка вспылила. – Мало ли в округе ворья?

– Что ж тогда к тебе не приходит?

– Интерес потерял, – пояснил Митька. – Мало ли в округе девчонок?

– Он не появится, Зойка, – сказал Никита.

– Он не появится, – повторил Митька.

Над головами, над крышами, над дырявыми кронами очередью выстрелом раздалось хлопанье крыльев.

Люди внизу притихли и одновременно повернули головы на знакомый звук.

Птица, стартовав с голубятни, взмыла высоко в небо и пошла писать большие круги, постепенно сжимая их книзу, – к центру мира, где, в растерянности онемев, сидели под деревом люди. Голубь, подпархивая, исполнял в воздухе приветственный танец. То исчезал за кронами, то являлся вновь – черным силуэтом против солнечного родника, как посланец небесного судьи…

– Крутолобый, – тихо сказал Никита.

Крутолобый нырнул вниз, к хозяину, успокоился на плече Никиты. Голова и кончики его крыльев были покрашены черным.

– Это не крутолобый, – возразил было Митька.

– Ага, рассказывай! Еще бы зеленым намазали, дураки. Будто я его не узнаю! Будто кто еще так летать умеет! Крутолобый! Ах ты, мой бедный преданный друг!..

Вечером со всего поселка мальчишки бежали к клубу смотреть драку. Стайка пацанов пронеслась через Никитин двор, возвещая попутно:

– Офицер Стасюка бьет! Стасюк офицера обманул!

Никита поймал пробегающего мальчишку:

– А ну-ка, подробней!

– Некогда! Не успею, пусти!

– Выкладывай скорей – отпущу!

– Стасюку офицер морду бьет. Пусти, драка кончится!

– Нет, погоди!

– Ворюга этот Стасюк! Чужого голубя офицеру толкнул. А тот возьми да слиняй!

– Много небось денег взял?

– Ой, много! Всю зарплату офицер на голубя просадил – и ни денег, ни голубя!

– Ну, беги!

Мальчишка дал стрекоча, вздымая ногами желтую пыль.

– Ха! – Никита хлопнул по коленке ладонью. – Пойти, что ли, и мне. Стасюку добавить.

– Не ходи, – серьезно сказал Митька. – У Стасюка кастет. Я сам видел. Он, верно, Шаповалову уже башку разворочал.

– Что, думаешь, я испугался? Кастет-кастет! Плевал я на кастет! – Он договорил уже у забора, потом побежал.

– Не ходи туда! Не ходи! – Митька пустился следом. Бегал он плохо, но кое-как поспевал, задыхаясь, все повторял прерывисто: – Не хо-ди! Не хо-ди!

Стасюк лежал на траве у клуба с заломанными за спину руками, которые выкручивал Шаповалов:

– Я тебе покажу кастет! Не вернешь денег – я тебе разрисую внешность! Я тебе заново харю слеплю – кастетом по переносице!

– Я же предупреждал! Я сразу предупреждал, что улетит – жить не станет. Надо было маховые подрезать!

– Деньги гони!

– Ну, нету сейчас. Я истратил! Говорю – только половину могу.

– Нет, ты мне всю сумму вернешь!.. – Шаповалов занес руку, чтобы ребром ладони рубануть Стасюка по шее.

– Стой! – Никита выдернулся из толпы. – Стой, погоди!

Шаповалов оглянулся: кто это там еще. Но в сумерках не было видно лица.

– Оставь! – выкрикнул Никита.

Шаповалов наконец узнал его. Он ослабил хватку рук, потом, догадавшись, чего хочет Никита, поднялся:

– На! – Шаповалов сплюнул и отошел в сторону, под деревья.

Стасюк полулежал, приподнявшись на локте, затравленно глядел на Никиту.

– Встань! – скомандовал ему Никита.

Стасюк медленно встал, не отрывая глаз от лица противника.

– Что, бить будешь? – тихо спросил он.

– Драться будем, – ответил Никита. – Я не паскуда: лежачего не ударю.

– Это не я голубя украл, – неожиданно сказал Стасюк.

– Не ты, ха! Признался бы – все честнее!

– Это не я, – повторил упрямо Стасюк. – Я просто договорился: за голубя – половину суммы. Если он украдет.

– Украдет! – хмыкнул Никита. – Да кто еще, кроме тебя, украдет?

– Твой друг, – сказал Стасюк.

– Какой еще друг?! – Никита пошел в наступление, сжав кулаки. – Ты на других не вали, за это особый счет!

– Митька, твой друг, вот кто! – выкрикнул Стасюк. – Он краски хотел купить!

Никита остановился. Замерла и толпа наблюдателей.

– Пускай признается! – спасая себя, продолжал Стасюк. – Комсомол! Вы такие, вы любите правду! Пускай расскажет, как мы договорились: ему краски, и чтобы Шаповалов не крутил с Зойкой!..

– Драка кончилась, – сказал из толпы мальчишка. – Очень жаль.

– Митька! – Никита крикнул в последней надежде-отчаянии…

Сумерки прорезал нарастающий самолетный гул. Птичий собрат набирал высоту, превращая творящееся внизу в кадр немой хроники. Люди пытались еще что-то сказать друг другу, но их не было слышно: гул самолета заглушал целый мир.

Из приличной рыбы поймали по карасю и подлещика. Остальная рыба – красноперка, густера с ладонь, немного мелкой сороги. Ловили с берега на метровой глубине. Клевало в основном на опарыша, даже карасей на него поймали. На червя мучил мелкий окунь. Рано утром видели бобра. А вода за день прибыла сантиметров на пять…

Это письмо он написал еще в августе, когда было относительно сытно: жирная земля Затона, по обычаю, родила урожай, а рыба в сонной заводи в дождливые дни ходила возле самой поверхности, плеща и играя в темной волжской воде. Сложно было представить, что где-то идет война. Точней, это природа ничуть не изменила своей привычке бесконечного воспроизводства, а вот люди зачерствели и сделались злыми, исчерпав запас доброты, прежде бытовавшей в них. Впрочем, может быть, так ему некогда казалось, что люди изначально добрые.

Прошлой весной есть хотелось все время. В школе тем, у кого отцы воевали или уже погибли, давали бесплатные талоны на обед в столовой, а ему талонов не полагалось. Так прямо и заявили, скажи еще спасибо, что советская власть тебя бесплатно учит заодно с остальными детьми, настоящими пионерами, верными ленинцами… Тогда мама отнесла на рынок отцовский сюртук – двубортный, сшитый по досюльней моде, и выменяла его на целую буханку хлеба… Все равно ведь, когда папа вернется, а это случится – представить страшно, только в сорок восьмом году! – этот сюртук вряд ли придется ему впору, да и смешной вообще этот сюртук… Так вот, мама выменяла сюртук на целую буханку хлеба, а дома, отрезав кусочек, обнаружила внутри кирпич!