Любовница группенфюрера - Элли Мидвуд

— Подписывайте.

— Я вам перезвоню, — сказал он в трубку и быстро её повесил. Я с каким-то внутренним злорадством заметила, как заметно неловко ему было находиться сейчас в моём обществе. — Фрау Фридманн…

— Я не разговаривать с вами пришла. Подписывайте.

Он подобрал со стола заявление о том, чтобы незамедлительно освободить меня от моей должности и внимательно его прочёл.

— Что это такое?

— С каких это пор вы читаете документы, которые я кладу вам на стол? У вас же так хорошо получается подмахивать их не глядя, так чем этот отличается? Подписывайте давайте, и побыстрее. Мне в одной комнате с вами находиться тошно.

— Фрау Фридманн, я искренне прошу у вас прощения за вчерашнее, я был слишком пьян, я не понимал, что я делаю… Я бы никогда себе такого не позволил, если бы был трезв…

— А я что-то припоминаю совсем другое! В допросной вы тоже были пьяны? Нет!!! — Я была так зла на него, что кричала, ни капли не беспокоясь о том, что Георг мог меня услышать. — Вы настолько ужасный, омерзительный человек, да вам дела нет до других, вы только о себе и думаете и о том, что вам возжелалось в данный момент! Вы самый невозможный человек из всех, что я встречала, да к тому же ещё и самый настоящий деспот и психопат, вот вы кто! Подписывайте приказ о моём увольнении сию же секунду, потому что я лица вашего видеть больше не могу!

— Фрау Фридманн…

— Хватит! Этот разговор у нас с вами уже был. Знаете что, да мне плевать, подпишите вы это или нет! Я здесь больше не работаю, сажайте меня в тюрьму, если хотите, за оставление поста во время войны, потому что я лучше за решётку сяду, да я лучше в лагерь поеду, чем ещё хоть день проведу в вашей компании! Прощайте, герр группенфюрер!

Я развернулась и вышла из кабинета, изо всех сил хлопнув дверью. Георг смотрел на меня с открытым ртом, и даже не нашёлся, что спросить. Я пожелала ему хорошего дня и навсегда покинула офис РСХА.

Я была в уже хорошо знакомой мне гестаповской тюрьме, в том же самом подвале РСХА, где я уже неоднократно бывала. Только в этот раз я совершенно не боялась, а напротив, ждала моего дознавателя, сидя на крышке стола вместо стула. Когда доктор Кальтенбруннер открыл дверь в мою камеру, я удовлетворённо улыбнулась, оглядев его с головы до ног и в сотый раз отметив, как же ему чертовски шла эта новая форма СД. Он неспешно подошёл ко мне вплотную, и я раздвинула ноги, чтобы он мог встать между ними.

Он привычно ухмыльнулся, приподнял мой подбородок и накрыл мой рот своим, целуя меня с жадностью изголодавшегося человека, и я вцепилась в него в ответ с такой же силой, прижимаясь грудью к его. Группенфюрер Кальтенбруннер ласкал мои ноги, которыми я обнимала его, поднимаясь всё выше, пока одним решительным движением не задрал мне юбку выше бёдер и притянул меня к себе ещё ближе. У меня всё тело горело от его прикосновений, и я уже тоже начала раздевать его с такой же жадностью, с какой он на меня сейчас смотрел, когда я стянула с него китель и вытянула его рубашку из-под пояса галифе, запустив под неё руки. Мне нравилось трогать его под одеждой, как он это делал со мной уже не раз, только в этот раз я совсем не хотела сопротивляться; в этот раз я сама тянулась за его поцелуями.

Совсем не романтичным, а уже каким-то собственническим, хозяйским жестом группенфюрер Кальтенбруннер сунул руки мне под юбку и стянул с меня нижнее бельё, бросив уже ненужную деталь одежды куда-то на пол, поверх своего кителя. Я потянула его на себя за плечи, пока мы оба не опустились на холодную крышку стола, только мы оба уже ничего не чувствовали. Я так безумно хотела его, что едва могла дождаться, чтобы он расстегнул свои галифе и занялся со мной любовью. Он поймал губами мой самый первый полувздох, полувскрик, а потом только смеялся едва слышно куда-то мне в шею всем тем глупостям, что я ему нашёптывала, а затем уже вслух, всё громче и громче, пока не выгнулась в его руках и не выкрикнула его имя:

— Эрнст!

Я услышала свой собственный голос как будто со стороны. Я открыла глаза и поняла, что лежала в своей кровати, посреди влажных простыней. Я быстро села и потёрла глаза, стряхивая остатки самого невозможного сна, какой только можно было себе вообразить. Я всё ещё прерывисто дышала, с рукой на влажной от пота груди. Я вся была насквозь мокрой, будто и не спала вовсе, а действительно провела всю ночь, занимаясь любовью со своим бывшим начальником.

«Да что со мной такое происходит? Как мне вообще подобное могло присниться? Да я же ненавижу его. Терпеть не могу. Он извращенец и садист. Насильник. После того, что он со мной учинил два дня назад, я его ненавижу сильнее, чем Гейдриха даже!»

Только вот глубоко в душе я понимала, что мои возмущённые мысли расходились с фактами в совершенно разные стороны. Не ненавидела я его как Гейдриха. Гейдрих мне был физически отвратителен, а вот доктор Кальтенбруннер совсем наоборот. Если уж совсем начистоту, меня к нему тянуло совсем нехорошим образом, непонятно почему и как, но меня в дрожь бросало, стоило ему едва руки моей коснуться, и сама иррациональность и необъяснимость этого притяжения мне всё меньше начинала нравиться.

Звон телефона оторвал меня от моих мыслей. Я протянула руку к прикроватному столику и подняла трубку.

— Да?

— Как там моя красавица-жена?

— Генрих?

— У тебя в моё отсутствие появился другой муж? — Пошутил он. Мне почему-то совсем не хотелось смеяться.

— Нет, конечно, что за глупости. — Я улыбнулась в трубку. — Просто не узнала твой голос.

— Да, извини, здесь совершенно ужасная связь. У тебя всё хорошо? Макс сказал мне, что ты вчера не вышла на работу, и я начал беспокоиться, что что-то случилось, но когда у меня выдалась минутка позвонить, было уже очень поздно, и я не хотел тебя разбудить.

— Нет, нет, не волнуйся, всё в порядке. Просто небольшая простуда. — Я кашлянула несколько раз для убедительности, и тут же почувствовала укол совести за то, что так бесстыдно лгала собственному мужу. Проблема была в том, что я до сих пор не придумала, как обьяснить ему своё увольнение. — Не о чем беспокоиться.

— Ты уверена? Хочешь, чтобы я позвонил нашему доктору и попросил его тебя проведать?

— Да нет же, Генрих, это совсем не обязательно, не стоит его дёргать по таким пустякам. Я в порядке, правда.

— Ну ладно. Мне пора бежать, прости, что не получается поговорить подольше. Я просто хотел услышать твой голос и убедиться, что у тебя всё хорошо.

— Ничего, любимый. Спасибо, что позвонил. Я соскучилась.

— Я тоже безумно по тебе скучаю, родная. Я постараюсь позвонить вечерком, если получится. Люблю тебя!

— Я тоже тебя люблю, родной.

Я повесила трубку и пошла в душ. Долгое время я просто стояла под бегущей водой, смывая с себя свои постыдные мысли, ещё сильнее душившие меня после звонка Генриха и моего более чем нежданного и совсем непрошеного сна. Если я сама себе не хотела признаваться в том, что меня тянуло к доктору Кальтенбруннеру ничуть не меньше, чем его ко мне, то моё подсознание только что ткнуло меня носом в уродливую правду. Я менялась, когда он находился рядом, я всегда кожей чувствовала его присутствие, когда он стоял и молча наблюдал за тем, как я печатала его письма; меня смущало, злило, но одновременно так приятно волновало, когда он скользил по мне взглядом, будто раздевая меня своими тёмными глазами. Я не любила, когда он бывал пьян или груб, но как бы я отреагировала, если бы он повёл себя по другому? Если бы держал меня в руках осторожно, пусть и неприлично близко, как тем вечером, когда мы танцевали в первый раз? Я бы и тогда ему отказала? Я должно быть была ужасным, совершенно ужасным человеком и ещё более ужасной женой, потому что я совсем не была уверена в правильном ответе.