Нёкк - Нейтан Хилл

Как ему удается сохранять равновесие с такими широченными плечами и крохотными ступнями? Он похож на перевернутую пирамиду, балансирующую на кончике.

Адвокат уселся за стол и забарабанил пальцами по портфелю.

– Переходим ко второй части! – объявил он и включил микрофон. – Сейчас мы поговорим о том, почему ваша матушка – выдающаяся личность, а следовательно, совершенно не заслуживает того, чтобы ее упекли в тюрьму на срок до двадцати лет.

– Неужели ее действительно могут посадить так надолго?

– Хочется верить, что нет, сэр, но я бы предпочел подстраховаться. А теперь давайте мы вам расскажем о том, как ваша матушка щедро жертвует средства на благотворительность.

– Меня куда больше интересует, чем она занималась последние пару десятков лет.

– Работала в школе. Она очень ценный и уважаемый сотрудник. Вдобавок увлекается поэзией. Можно сказать, она истинная ценительница искусства.

– Вы меня, конечно, извините, – не выдержал Сэмюэл, – но я не очень хорошо понимаю, с какой это стати она “выдающаяся личность”.

– Почему же?

– Ну а что я должен сказать судье? Что она прекрасный человек? Отличная мать?

Адвокат улыбнулся.

– Вот именно.

– Я не могу сказать того, чего не думаю.

– Почему?

Сэмюэл перевел взгляд с адвоката на мать, потом снова на адвоката.

– Вы серьезно?

Адвокат с улыбкой кивнул.

– Вообще-то она меня бросила, когда мне было одиннадцать лет!

– Да, сэр, и я надеюсь, что вы понимаете: будет лучше, если об этом эпизоде из ее жизни никто не узнает.

– Она меня бросила без предупреждения.

– Мне кажется, сэр, будет лучше, если вы в интересах нашего общего дела поймете, что ваша матушка вас не бросила, а отдала на усыновление, причем, заметьте, позже обычного.

Адвокат открыл портфель и достал брошюру.

– Между прочим, ваша матушка сделала для вас куда больше, нежели большинство биологических матерей, – продолжал он, – в том, что касается выбора потенциальных усыновителей, заботы о том, чтобы ребенок попал в хорошую семью и так далее. Должен заметить, в некотором смысле она сделала для вас все возможное и невозможное.

Он протянул Сэмюэлу брошюру в ярко-розовой обложке с фотографиями улыбающихся многонациональных семейств и надписью мультяшным шрифтом “Добро пожаловать в приемную семью!”.

– Но я вырос не в приемной семье, – поправил Сэмюэл.

– Не стоит все воспринимать буквально, сэр.

Адвокат весь упрел: кожа его блестела от пота, как росистая трава поутру. Рубашка намокала под мышками и на рукавах так, как будто ее медленно поглощала медуза.

Сэмюэл уставился на мать, но та лишь пожала плечами – мол, ну и что ты будешь делать? В окнах за ее спиной маячила в дымке смога серая башня Сирс-тауэр[15]. Когда-то она считалась самым высоким зданием в мире, но эти времена миновали, и теперь небоскреб не входил даже в первую пятерку. Да и название у него изменилось.

– Как здесь тихо, – заметил Сэмюэл.

Мать нахмурилась.

– Что?

– Не слышно ни людей, ни машин. Сплошное уединение.

– А, ты вот о чем. В доме начали ремонт, но тут рынок недвижимости рухнул, – пояснила мать, – так что успели отремонтировать всего пару квартир, а остальное не доделали, да так и бросили.

– То есть ты живешь одна во всем доме?

– Нет, через два этажа надо мной еще одна супружеская пара. Богемные художники. Но мы не общаемся.

– Тебе, наверно, тут одиноко.

Мать посмотрела ему в глаза.

– Нормально, – ответила она.

– А я ведь о тебе совсем забыл, – признался Сэмюэл. – И не вспоминал, пока все это не случилось.

– Правда?

– Ага. До этой недели я о тебе и не думал.

Мать улыбнулась своим мыслям, уставилась на стол перед собой, провела по нему ладонями, словно хотела вытереть.

– На самом деле мы ничего не забываем, – сказала она. – Строго говоря, все воспоминания по-прежнему хранятся у нас в голове, просто мы теряем к ним дорогу.

– Ты о чем?

– Я недавно читала одно исследование, – пояснила мать. – О том, как работает память. Там собралась целая команда – физиологи, молекулярные биологи, неврологи, – и вот они пытались выяснить, где именно мы храним воспоминания. Кажется, это было не то в “Нейчур”, не то в “Ньюрон”.

– Любишь легкое чтение?

– У меня масса интересов. Так вот они выяснили, что воспоминания вполне реальны и материальны. Они хранятся в определенных клетках мозга, которые можно увидеть своими глазами. А появляется воспоминание так: допустим, есть идеально чистая нетронутая клетка, которая потом искажается и выходит из строя. Так вот это искажение и есть воспоминание. И оно никогда никуда не девается.

– Ничего себе, – произнес Сэмюэл.

– Вроде бы это все-таки было в “Нейчур”.

– Ты это серьезно? – не выдержал Сэмюэл. – Я тут перед тобой душу наизнанку выворачиваю, а ты мне рассказываешь про какое-то исследование, о котором читала?

– Мне понравилась метафора, – пояснила Фэй. – И, кстати, ты ничего передо мной не выворачивал. Пока что.

Адвокат откашлялся.

– Давайте вернемся к делу, – предложил он. – Профессор Андерсон, сэр, быть может, вы хотите о чем-то спросить?

Сэмюэл вскочил и принялся мерить комнату шагами. Подошел к книжному шкафу у стены и оглядел полки, чувствуя спиной взгляд матери. В основном поэзия. Множество книг Аллена Гинзберга. Сэмюэл вдруг поймал себя на том, что ищет номер того самого журнала, где был опубликован его рассказ: он понял это по разочарованию, которое испытал, обнаружив, что журнала в шкафу нет.

Он развернулся к столу.

– Скажи-ка мне вот что.

– Сэр, вы вне зоны действия микрофона, – предупредил адвокат.

– Я хочу знать, чем ты занималась все эти двадцать лет. И куда поехала, когда ушла от нас.

– Едва ли это имеет отношение к нашему расследованию, сэр.

– И что ты делала в шестидесятые. За что тебя арестовали. И почему по телику говорят, что ты…

– То есть ты хочешь знать, правда ли это, – перебила Фэй.

– Да.

– Была ли я радикалкой? Участвовала ли в протестах?

– Да.

– Арестовывали ли меня за проституцию?

– Да. Оказывается, я ничего не знаю о том, как ты провела один месяц в 1968 году. Я-то думал, ты была дома, в Айове, с дедушкой Фрэнком, дожидалась папу из армии. А тебя, оказывается, там не было.