"Эксодус". Одиссея командира - Йорам Канюк

Йоси согласился. Однако лоцман так и не явился.

Когда начало светать, Йоси понял, что ждать больше нельзя.

— Делай все, что в твоих силах, — сказал он Айку. — Я снимаю с тебя всякую ответственность. В случае чего отвечать буду я.

Айк приказал запустить двигатель, но корабль не тронулся с места. Один из американских добровольцев прыгнул в воду, чтобы узнать, в чем дело, и оказалось, что, когда на корабль взошли четыре тысячи пятьсот пятнадцать человек, тот осел и винт запутался в лежавшем на дне канате. Там, где они стояли, было просто слишком мелко.

Йоси взглянул на часы. В голове у него эхом звучали слова Авигура, что отплыть надо не позже восхода солнца.

Механики пытались стронуть корабль с места, переключая направление вращения винта, и Йоси молился, чтобы произошло чудо. И оно произошло. Канат порвался, и корабль тронулся.

Однако их приключения на этом не кончились. Чтобы выйти из порта, требовалось пройти через извилистый лабиринт полдюжины молов, но из-за отсутствия лоцмана судно то и дело об эти молы ударялось. Перед самым выходом из акватории порта надо было свернуть налево и пройти между двумя волнорезами, однако, когда Айк скомандовал «Лево руля!», рулевой — по-видимому, от волнения — повернул штурвал направо и корабль сел на мель.

Пассажиры в трюме начали просыпаться. Они понимали: что-то происходит (хотя и не знали, что именно), но старались проявлять выдержку и хладнокровие. Паники не было.

К этому времени уже полностью рассвело. Увидев, что случилось, Шмарья Цамерет и его люди, наблюдавшие за происходящим с берега, немедленно позвонили в Париж Авигуру, и когда тот узнал, что корабль сел на мель, то расстроился так сильно, будто ему сообщили о разрушении Иерусалимского Храма. Авигура можно было понять: он готовил эту операцию в течение нескольких месяцев, и вот теперь все катилось в тартарары…

Между тем Йоси, в отличие от Авигура, даже и не думал отчаиваться. Он считал, что, сумев преодолеть на своем пути столько препятствий, они справились со своей задачей на отлично и это их достижение не имеет себе равных, и после такой грандиозной победы отнюдь не собирался поднимать руки и сдаваться на милость судьбы. Он приказал экипажу запустить двигатель на полную мощность и попытаться снова — с помощью движений взад-вперед — сдвинуть корабль с места. На первый взгляд этот приказ был абсолютно нелогичным, и Йоси хорошо понимал, на какой риск идет: при большой скорости вращения винта (а в какой-то момент она достигла ста пятнадцати оборотов в минуту) корабль вполне мог взорваться и утащить четыре тысячи пятьсот пятнадцать пассажиров с собой на дно, однако другого выхода в тот момент просто не было.

Это была жестокая и отчаянная схватка с законами механики, но, как ни странно, невероятное сочетание авантюризма (в духе Ицхака Садэ) и острого чувства ответственности (в духе Вейцмана) снова позволили Йоси совершить невозможное. Через сорок пять минут корабль начал постепенно, сантиметр за сантиметром, словно пробиваясь сквозь густой бетон, продвигаться вперед и через полтора часа полностью снялся с мели.

Когда они наконец-то вышли из порта и оказались в открытом море, Йоси сразу же приказал заглушить двигатель: прежде чем продолжать плавание, необходимо было убедиться, что корпус корабля и его днище не пострадали, и члены корабельного штаба — Миха Пери, отвечавший за работу с пассажирами, Цвика Кацнельсон по кличке Мири, ведавший снабжением, и Сима Шмуклер, медсестра, отвечавшая за медобслуживание, — напряженно ждали результатов осмотра. Тем временем Азриэль Эйнав, в ведении которого находилась связь, отправил (через Тель-Авив и Рим) радиограмму в Париж, Авигуру.

Впоследствии Йоси узнал, что, когда радиограмма дошла до Парижа, мрачный и бледный как смерть Авигур, еще не успевший отойти от первой радиограммы, в которой говорилось, что корабль сел на мель, сидел, уставившись в стену, и поначалу даже отказывался поверить, что радиограмма настоящая. Однако уже через несколько минут он почувствовал себя счастливейшим из смертных. Впрочем, как всегда, он постарался свои эмоции от присутствующих скрыть.

Как и ожидалось, выйдя из порта, они сразу увидели два поджидавших их английских эсминца. Англичане были предсказуемы, как восход солнца. Впервые они попытались блокировать корабль «Алии-Бет» возле берегов иностранного государства, однако «Президенту Уорфилду» удалось эту блокаду прорвать.

«Президент Уорфилд» был оснащен хорошей радиоаппаратурой. Стояло лето. Море было спокойное. Сразу после выхода из порта на судне начал действовать комитет репатриантов под руководством Шмуэля Ройзмана, который активно помогал готовить корабль к плаванию.

Корабль жил полной жизнью. Проводились вечера хорового пения; на двух палубах, сменяя друг друга, играли музыканты; молодые ребята готовили театрализованные представления и изучали строевое дело. Плюс к тому работали разнообразные кружки — начиная с кружка любителей философии Шопенгауэра и кончая группой изучения иврита.

Разумеется, не обошлось и без любви.

В первый же день пребывания на корабле девочка, рассказавшая Йоси, как целый год ездила в трамваях, говорила по-немецки и подверглась насилию возле Мюнхена (сегодня она называет себя Ализой), познакомилась с двадцатилетним бледного вида парнем (который сегодня называет себя Йосефом). У Йосефа был дядя, и поэтому до посадки на судно он жил не в лагере Ализы, который Йоси назвал «сиротским приютом», а по другую сторону Марселя, где жили те, у кого были родственники. Йосеф никогда не расставался с альбомом и карандашом и все время что-то рисовал.

Увидев Ализу в первый раз, он долго и пристально на нее смотрел и вдруг сказал:

— А знаешь, я помню твои глаза. Это ты подавала мне знаки из трамвая, чтобы предупредить о надвигающейся опасности, верно?

— Верно, — ответила Ализа. — А у тебя красивые глаза.

В это время мимо них проходил Йоси, и они смущенно замолчали.

— Покажи мне свои рисунки, — попросила Ализа, когда Йоси прошел.

— Да они так себе, — сказал Йосеф, передавая ей альбом.

— А по-моему, у тебя талант, — возразила Ализа, перелистывая альбом. — Только твои рисунки слишком печальные.

— Это потому, что я разучился смеяться.

— Я тоже, — сказала Ализа. — Но теперь опять научилась.

Через два дня они встретились снова. Пароход слегка покачивало. Это была еще не буря, но море уже не было таким спокойным, как раньше. Йосеф вышел на палубу и увидел, что Ализа сидит возле одной из перегородок и читает. Он приблизился, и они долго смотрели друг на друга.

— А у тебя есть девушка? — прервала наконец молчание Ализа.

— Есть, — ответил Йосеф. — Но она умерла.

— А у меня никого нет, — сказала Ализа. — Ни живого, ни мертвого.

В голосе девушки прозвучала ревность.

Йосеф нарисовал ее портрет.