Конец света наступит в четверг - Дидье ван Ковелер

– Пошли! – отвечает медведь.

Прежде чем скрыться в сумке Бренды, он показывает мне свою заднюю лапу, где уже вытерся плюш.

– Найди свои детские башмаки. Если я вынужден постоянно спасать вам жизнь, то должен быть в форме.

Без возражений уношу Пиктона в комнату матери. Достаю из-под кровати картонную коробку, где хранятся вещи, напоминающие о моем детстве. Пока я обуваю медведя в свои первые башмачки, он вытаскивает коллекционную авторучку, застрявшую между формочкой и бутылочкой с соской. Разглядывая это допотопное изделие, он медленно произносит:

– Это первый подарок, который сделал тебе отец в тот день, когда отказался писать донос. Но твоя мать отобрала ее из опасения, что ты поранишь себя пером.

Его голос звучит всё более хрипло.

– Этот предмет разговаривает со мной. А я ему отвечаю. Гляди…

Не веря своим глазам, я вижу, как на кончике пера образуются два костяных нароста.

– Чашечка принимает волны из космоса, – говорит он, – а серп оградит тебя от вредных воздействий.

– Это очень похоже на мои инициалы – буквы Т и D, у которых общая вертикальная перекладина.

– Да, это твои инициалы, но не только. Однажды ты напишешь этим пером о себе и обнаружишь свою истинную власть над живыми существами и предметами. Но время еще не пришло, – заключает он, решительно возвращая ручку на прежнее место. – В путь!

Гигантская пробка заблокировала все окрестности казино. Полиция оттесняет зевак, пропуская только автомобили аккредитованных представителей прессы. Я говорю таксисту, чтобы он высадил нас перед пляжем.

Бренда следит за моим взглядом. Я с тревогой смотрю на песчаный холм под понтонным мостом.

– Это здесь ты его?..

Я отрицательно качаю головой. Шторм сильно перемешал песок в том месте, где я закопал свой XR9. К счастью, на пляже ни души – все зеваки столпились вокруг казино, чтобы хоть одним глазком взглянуть на выигравшего самый крупный в истории джекпот. Я прошу Бренду подождать, а сам иду проведать могилу моего воздушного змея.

Поискав минут пять, я вынужден признать очевидное: змей исчез. То ли его унесла волна, то ли кто-то выкопал. Если эта улика оказалась в руках полиции, мне конец. Любой анализ ДНК покажет, что кровь на арматуре принадлежит профессору Пиктону.

В животе холодеет от страха, но я напускаю на себя бодрый вид и возвращаюсь к Бренде. Чтобы она не волновалась, ничего не говорю ей, но медведь, сидящий в махровой сумке, читает мои мысли.

– Не переживай, – доносится его голос через синтетическую ткань кенгуру. – Интуиция подсказывает мне, что это не нарушит наши планы.

Но его голос звучит так фальшиво, что мой страх только усиливается.

– Что происходит, Лео?

– Абсолютно ничего! Я, что ли, не имею права быть не в духе? Думаешь, приятно вернуться туда, где умер? Вспоминать свою последнюю прогулку, последние мысли, когда был живым существом, а не прозябал в мерзком плюше…

– Может, хватит ругаться?

– Кончай разговаривать с моей сумкой, – советует Бренда. – Мы не одни.

Толпа, зажатая между барьерами, штурмует лестницу казино. Бренда прокладывает дорогу, крича, что меня ждет съемочная группа. Не слишком удачная идея. Все сразу решают, что я – сын того счастливчика, и бросаются ко мне, чтобы рассказать о своих долгах, болезнях, о необходимости кормить семьи и о судебных приставах, которые вот-вот выкинут их на улицу. Подкрепляя свои слова ударами кулака, Бренда разъясняет им, что всё не так: я – сын психолога из казино, и мы сами живем в бедности. Тогда они перестают хватать меня за одежду, и полиция дает нам спокойно войти.

– Ты видел свою рубашку? – вскрикивает мать. – Разве можно сниматься в таком виде!

– Напротив! – радуется режиссер. – Так будет даже естественнее. Но пока он может пойти поиграть: мы начнем его снимать не раньше двух. Сейчас мы повторно сделаем интервью с нашим чемпионом, госпожа Дримм. Не могли бы вы немножко растормошить его, чтобы нам не приходилось делать по двенадцать дублей после каждого вопроса?

В ответ моя мать заявляет, что ей надо поправить прическу.

– Но вы будете за кадром!

– А вот и нет. Наш герой требует, чтобы я стояла перед камерой рядом с ним. Это придает ему уверенности.

– Но тогда надо заново ставить свет!

– Ну так ставьте! Иначе он откажется сниматься.

Надувшись, режиссер возвращается к съемочной группе. У матери порядком измученный вид, но, торжествующе улыбаясь, она крепко сжимает мою голову руками. Это ее звездный час. Может, единственный раз в жизни, когда все лебезят перед ней, потому что от нее зависит согласие героя. И она рассчитывает извлечь из этого максимум выгоды. Однако в ее взгляде сквозит какая-то растерянность, несмотря на очевидный триумф. Она убеждается, что на нас никто не смотрит, и отводит Бренду в сторону.

– Доктор, со мной случилась ужасная неприятность. И, конечно, в самый важный момент моей жизни. Видите вон того элегантного господина, который разговаривает с продюсершей?

– Флегматика с рожей Маразматика? – уточняет Бренда.

Я киваю.

– Это господин Бюрль, инспектор по контролю за психическим здоровьем из Министерства игры. Моя карьера полностью в его власти. Мое будущее зависит от того, как я удержу ситуацию с сегодняшним джекпотом. Малейший психологический промах, одно неверное слово в общении с прессой – и мне придется попрощаться с продвижением по службе.

– А как ваш муж, у вас есть о нем новости? – сурово прерывает Бренда, в отличие от меня, еще не привыкшая к тому, что весь мир должен вращаться вокруг моей матери.

– Да, у него всё в порядке, проблема не в нем. Произошло несчастье, и как раз в тот момент, когда выпал джекпот. Человек покончил с собой. Я распорядилась перенести тело в холодильную камеру. Я знаю наверняка, что он мертв, но ни в коем случае нельзя допустить, чтобы об этом пронюхали журналисты! Вас не затруднило бы сходить туда и констатировать смерть от несчастного случая? Свидетельство остается, конечно, у вас, но вы выпишете его задним числом, на час раньше. В случае чего оно меня подстрахует: все поймут, что я сразу же вызвала врача, но просто хотела избежать скандала. Я могу рассчитывать на вас?

– Ну вы даете!

– У меня нет выбора, доктор. Подумайте о моем сыне! Если меня задержат за сокрытие самоубийства, это будет означать, что я не сумела ни излечить, ни даже диагностировать нервную депрессию у персонала! Меня сразу же арестуют за нарушение Закона о кадровом обеспечении, и ребенок останется сиротой!

Я изумленно смотрю на свою мать. Сейчас она переживает то, что свалилось на меня два дня назад с трупом профессора Пиктона. И она реагирует в точности как я: лжет, уничтожает улики, придумывает всякие катастрофические последствия… С каждым шагом она, стремясь защититься, всё больше усугубляет ситуацию. Теперь ясно, от кого я это унаследовал. Я вдруг чувствую такое облегчение, что даже пугаюсь. Впервые в жизни я узнал в ней себя. Сейчас, конечно, не самый подходящий момент, но мне вдруг так хочется признаться ей, что я невольно стал убийцей. Тогда мы смогли бы найти взаимопонимание. Что-то друг другу посоветовать.