Обещание нежности - Олег Рой

В общем, это была классическая первая любовь, осложненная всем тяжким течением предыдущего жизненного опыта. Если вспомнить, что человеку без имени в нормальной, неискалеченной жизни едва исполнилось бы двадцать, станет понятным и его странное нежелание вмешиваться в жизнь других людей силой своего рокового дара — особенно если его об этом не просят, — и неумение защитить себя, и его неуверенность в самом себе… Но мужчина и девушка, соприкасавшиеся с ним каждый день и бывшие единственным его обществом, не замечали в нем ни его трогательной еще юности, ни многочисленных, связанных с нею комплексов. Они видели лишь легкую седину в его волосах, зажившие рубцы на красивом, но всегда несколько отстраненном лице, — и не делали никаких скидок на его возраст. Подполковник Воронцов просто надеялся когда-нибудь все же найти применение чудному дару своего подопечного — такому могущественному и такому обескураживающему своей прямотой и силой. А девушка с русыми волосами, снова и снова приходя в маленький особнячок в занесенном листьями сквере, хотела лишь одного: побыть еще немного наедине с тенями своего прошлого, поговорить напоследок с человеком, ставшим ей близким из-за своей причастности к ее родному дому, и продлить очарование этой осени, которая — она была уверена — будет в ее жизни последней.

Однажды он ненадолго оставил ее в комнатке — вышел, чтобы в очередной раз налить воды в чайник, — и, вернувшись, нашел ее плачущей на своей постели, обхватившей его подушку обеими руками и прижавшейся к ней так, будто это была последняя надежда. Он остановился у двери, не зная, что делать, а она, услышав его шаги, глухо пробормотала, не отнимая подушки от лица:

— Сегодня бабушкина годовщина. Уже год, как я одна.

— У тебя никого больше нет? Совсем никого? — растерянно спросил он, все еще продолжая держать в руках не нужный никому чайник.

Она покачала головой и села, убирая с лица растрепавшиеся волосы. Человек без имени видел ее заплаканное лицо, и ледяные иголочки все сильнее и чаще кололи его встревоженное сердце. А она взглянула на него исподлобья и вдруг сказала тем самым теплым, чарующим голосом, который однажды, много лет назад, уже свел его с ума:

— Обними меня, пожалуйста.

Эта фраза могла бы показаться ему пустой и шаблонной, затертой на миллионах книжных страниц, где героини слезливых романов говорят то же самое своим мускулистым, сильным героям. Но человек без имени, бывший бомж и бывший засекреченный сотрудник номер четырнадцать не успел прочитать в своей жизни этих романов. Он вообще ничего еще в жизни не успел — и потому несколько слов, произнесенных его гостьей, прозвучали для него так же свежо и неожиданно, как если бы они были произнесены в первый раз со дня творения. И, неловким движением поставив чайник на стол, он шагнул к девушке, как шагали вперед отчаянные первопроходцы, не знающие, что принесут им эксперименты. Заключив ее в объятия, как она и просила, он успел еще подумать о том, что в первый раз не чувствует холода, покалывания ледяных иголочек, касаясь ее, — может быть, потому, что прежде такое касание всегда было ненароком, точно украдкой, а теперь оно впервые произошло по ее воле, ее просьбе, ее желанию?…

Все, что случилось между ними дальше, человек без имени не сумел бы описать в словах, даже если бы от этого зависела его жизнь. Любое движение, каждый жест, поворот головы и взмах ресниц, прикосновение рук и тайная мудрость тела оказались столь же инстинктивны и естественны для них обоих, как здоровое дыхание, глоток воды в пустыне или погружение в сон. И, ощущая потом счастливую пустоту, укрываясь в водопаде ее длинных волос, защищавших их общую наготу почти так же надежно, как самое теплое покрывало, он так и не вымолвил ни единого слова, искренне полагая, что священная тишина и благоговение — единственное, что требуется им обоим в эту минуту.

Но женщины иначе ощущают полноту счастья. А потому она заговорила первая, улыбаясь его опрокинутому лицу и опустошенному молчанию:

— С тобой все хорошо? Все в порядке?

Человек без имени дернул головой, как самоуверенный и сытый молодой бычок, всем своим видом давая понять, что любые сомнения излишни. Его худое, мускулистое тело облепило, окружило ее всю, точно навсегда слилось с ее теплой кожей и линиями ее фигуры, — так, что оторвать их друг от друга, казалось, уже невозможно.

— И тебе не холодно?

Он отрицательно покачал головой.

— И есть не хочешь?

На сей раз он и вовсе не удостоил ее никакого движения в ответ. Все было так прекрасно, что хотеть еще чего-либо казалось ему просто кощунством.

И тут девушка притворно вздохнула:

— Вот видишь, а я ужасно замерзла. И к тому же хочется есть. И нога затекла — ты так неудобно лежишь на ней…

Он в ужасе вскочил и, наверное, принялся бы извиняться, если бы она не засмеялась над его испугом каким-то счастливым, тихим и нежным смехом. И, подавая ей потом одежду, нарезая хлеб, подвигая к ней чашку с заваренным наконец-то и бережно налитым чаем, ровными рядами выкладывая на тарелке принесенные подполковником копченое мясо и зелень, он с благоговейным восторгом следил за каждым ее жестом. Все в ней, его давней, потерянной и так внезапно обретенной подруге, казалось ему достойным восхищения; он уже любил все повороты тела, все смутно мелькнувшие выражения милого, чистого лица, все случайные оговорки, все небрежно брошенные фразы. И, подумав, что теперь он навсегда зависим от ее присутствия в своей жизни, бывший бомж почувствовал, как резко и настороженно забилось сердце: еще одной утраты, если именно это готовила ему судьба, он мог бы и не пережить.

А русоволосая девушка, насытившись, вновь первая завела разговор. У нее оставалось не так много времени, и ей хотелось успеть сделать в этой жизни все, что она запланировала:

— Скажи, у тебя есть какая-нибудь мечта? Впрочем, что ж это я, конечно же, есть… Так о чем ты мечтаешь?

Он усмехнулся невольной наивности ее вопроса.

— Мечтаю вспомнить наконец, кто я такой. Понять, что произошло со мной много лет назад. Найти свое место в жизни. Найти своих родных. И…

— И?

— И познакомить их с тобой.

Теперь усмехнулась она. В ее жизненные планы вовсе не входило существовать так долго, чтобы этот милый юноша с трагической и странной судьбой успел вспомнить свое прошлое, разыскать своих родителей и свить с ней вместе свое собственное гнездо.

— Я не об этом, — мягко проговорила она, не желая, чтобы он хотя бы краешком сознания догадался о ее невеселых мыслях. — Не о далеком будущем. Вот сегодня, немедленно, прямо сейчас… о чем ты мечтаешь?

— Быть с тобой.

Она с легким недовольством пожала плечами:

— Мы и без того вместе. Разве не так?

Он упрямо покачал головой. Она говорила о мгновении, о случайной вспышке, а его занимала вечность. Мгновения не раз уже умудрялись сыграть слишком коварную роль в его жизни, и он не доверял им. Но девушка повторила настойчиво и ласково: