Книга Призраков - Сэбин Бэринг-Гулд

Во второй половине дня, когда все разошлись и мы с сэром Фрэнсисом остались одни, он провел меня в свой кабинет и сказал:

– Галифакс, дружище, я очень сожалею о том, что случилось с тобой прошлой ночью. То, что говорил мой брат о шагах, которые якобы слышат в этом доме – сущая правда, но меня они никогда не заботили, во всяком случае, не более, чем шорохи мышей. Однако, после того, что с тобой случилось, я считаю себя обязанным все тебе рассказать. В конце галереи, в комнате, действительно никого нет, – не было, – за исключением скелета, обнаруженного в меловой яме, когда ты был здесь в первый раз. Признаюсь, я совершенно забыл о нем. Мой археологический пыл иссяк, я не обращался к антропологам, не показывал череп и кости специалистам, я сложил их в мешок и убрал в чулан. Конечно, я поступил дурно, если уж я не отдал их специалистам, то мне следовало бы похоронить их, но, повторяю, я совершенно забыл о них. И то, что с тобой произошло, о чем ты мне рассказал, заставляет меня предположить, что у меня имеется версия и этого ночного визита, и шагов в галерее, которая прежде никогда не приходила мне в голову.

Помолчав, он продолжал:

– То, что я тебе расскажу, не должно стать известным ни единой душе, кроме тебя, во всяком случае, пока я жив. Прошу тебя даже не упоминать об этом. Ты знаешь, что после смерти нашего отца, – а он умер совсем молодым, – я, мой брат и моя сестра воспитывались здесь нашим дедом, сэром Ричардом. Это был пожилой, властный, вспыльчивый человек. Я расскажу тебе то, что долгое время было для меня загадкой, а потом – как я разгадал ее. Мой дед имел привычку в ночное время отправляться в лес вместе с молодым лесничим, которого отличал от прочих слуг, на поиски браконьеров, которых он считал едва ли не личными своими врагами.

Однажды ночью, как я предполагаю, мой дед и лесничий отправились на поиски, и возвращаясь, на склоне холма, неподалеку от того самого мелового карьера, который ты видел, повстречали человека, не здешнего, но хорошо известного в этих местах как лудильщик, обладавшего скверным характером и бывшим, на самом деле, отъявленным браконьером. Имей в виду, я не уверен в этом полностью, это всего лишь мое предположение. В ту ночь, должно быть, мой дед и лесничий застали этого человека за установкой капканов; возник конфликт, в ходе которого, – это заставляют меня предположить обстоятельства, – человек этот оказал сопротивление и был убит, моим дедом или лесничим. Они, я думаю, сделали все возможное, чтобы спасти ему жизнь, но он, тем не менее, скончался.

Они оба были чрезвычайно встревожены, – в особенности мой дед. Он принимал участие в подавлении забастовки на одной из фабрик, и будучи мировым судьей, отдал приказ стрелять, в результате чего несколько человек погибло. Дело получило широкую огласку, одна из политических партий осудила его, как жестокого убийцу. Его имя смешивали с грязью; тем не менее, я уверен, что он действовал быстро и решительно, и пресек бунт, грозивший обернуться страшным кровопролитием. Как бы то ни было, он совершенно потерял голову, и они с лесничим тайно похоронили убитого ремесленника неподалеку от того места, где тот был убит, в меловом карьере. Тот скелет, который нашли при нас, скорее всего, принадлежал ему.

– О Господи! – воскликнул я, и у меня перед глазами возникла фигура в меховой шапке, на фоне окна.

Сэр Фрэнсис продолжал.

– Внезапное исчезновение бродяги, учитывая его хорошо известные привычки и кочевой образ жизни, какое-то время не вызывали удивления; однако по прошествии времени одно или два обстоятельства вызвали подозрение, была поднята на ноги полиция, перед мировым судьей должен был предстать, в том числе, и лесничий. Но мой дед послал его с поручением к своему брату, жившему на торфяниках, так что допрос не состоялся; на этот факт не обратили внимания, а может, просто сделали вид, что не обратили, во всяком случае, расследование закончилось ничем. Эта история так бы и закончилась, но спустя года два оно было возобновлено по наущению нового судьи, которого мой дед терпеть не мог, и был его соперником в политических делах. В ходе этого нового расследования выяснились некоторые неосторожные фразы, брошенные лесничим, в результате чего был затребован ордер на его арест. Мой дед в ту пору находился вдали от дома, скованный приступом подагры, однако, как только эта новость достигла его ушей, поспешил вернуться. Вечером он имел разговор с молодым человеком, который после этого ушел из дома. Видели, что он выглядит сильно подавленным. На следующий день был выдан ордер на арест, но лесничий исчез. Мой дед отдал приказ всем слугам отправиться на поиски, предпринял все, чтобы помочь властям, но сам, к сожалению, принять в них участие не мог.

Никаких следов лесничего обнаружено не было, хотя впоследствии ходили слухи, что его видели в Америке. Но, поскольку у него не было семьи, о нем постепенно забыли, и, поскольку мой дед никогда не упоминал о нем, то я, вероятно, никогда не узнал бы об этой истории, если бы не случайность: после смерти деда на его имя пришло письмо из Соединенных Штатов, – на нем стояло другое имя, не лесничего, – с намеком на какие-то прошлые события, связывавшие деда и отправителя, и, разумеется, требованием некоторой суммы денег. В ответ я написал о смерти сэра Ричарда и попросил объяснений. Я получил ответ, позволивший мне восстановить историю в том виде, в котором я рассказал ее тебе. Но я так ничего и не узнал о судьбе отправителя, поскольку мое следующее письмо, направленное ему, вернулось с пометкой «адресат умер». Так или иначе, я никогда не связывал скелет из меловой ямы с теми странностями, которые иногда случались в доме, пока не услышал твою историю. Теперь, конечно же, я не стану откладывать его похороны.

– Да, это следует сделать как можно скорее, – согласился я.

– Кроме того, – добавил сэр Фрэнсис после паузы, – даю тебе слово. После того, как я похороню его, а ты уедешь, в течение недели я буду спать в галерее, в той самой комнате, где спал ты, и сообщу тебе, если что-нибудь увижу или услышу. Если ничего не случится, что ж – ты вправе сделать собственные выводы.

Я уехал на следующий день. Вскоре я получил от него письмо, очень короткое: «Все тихо, старина, можешь приезжать».

В течение недолгого времени, пока я жил в Эссексе, я имел удовольствие познакомиться с майором Донелли, жившим на пенсию, полагавшуюся офицерам, ушедшим в отставку, много лет проведшим в Индии. Он был человеком в высшей степени наблюдательным и, поистине, ходячим кладезем прелюбопытнейшей информации, которой был готов поделиться с окружающими, в том числе со мной.

Его теперь нет с нами, и мир, я в этом уверен, понес в лице его невосполнимую утрату. Майор Донелли интересовался всем – антропологией, механикой, археологией, физикой, естественной историей, фондовым рынком, политикой. Казалось, невозможно найти в разговоре тему, с которой он не был бы знаком в той или иной степени, и знания в которой не желал бы пополнить. Такой человек не может не оставить по себе следа. Он до сих пор живет в моем сердце.

Однажды, когда мы прогуливались, я случайно упомянул о Красных холмах. Он никогда о них не слышал, принялся расспрашивать, но я не мог в полной мере удовлетворить его любопытство, поскольку и сам знал очень мало. Красные холмы – это курганы из обожженной глины, кирпично-красного цвета, расположенные грядой вдоль болот на восточном побережье. Ни дата их образования, ни цели их возведения, конечно же, известны не были. Существовало несколько теорий, но ни одна из них не была подкреплена какими-либо доказательствами. Предполагалось, что раскопки таинственных курганов, открытие орудий труда, черепков, монет, и их тщательный научный анализ позволят определить эпоху возведения и предположительно цель. Но за все то время, пока я находился в Эссексе, ни одной такой попытки произведено не было, поэтому все мои знания ограничивались простой констатацией факта их существования и некоторыми предположениями.