Свет мой, зеркальце - Генри Лайон Олди

По закону подлости беглец нашелся в самом конце поисков. Из-под груды курток, похожей на могильный курган, блеснул отраженный свет прожекторов — два глаза, круглых от испуга.

— Как тебя угораздило?

Он попытался извлечь забившегося под куртки Арлекина, но не тут-то было. Кот попятился, вжался в шаткое убежище, зашипел, широко разевая розовую пасть. Когда Ямщик решил настоять на своем, Арлекин отмахнулся лапой, и на запястье Ямщика набухли кровью борозды от когтей.

— Кретин! — первым легло на язык. — Зар-раза!

Толпа людей, грохот, свистопляска огней. Не удивительно, что Арлекин, явившись на дискотеку из природного любопытства, перепугался до смерти. Черта с два его теперь вытащишь!

— Не дури, а? Пойдем к Зинке, она плачет…

Все, чего он добился — избежал новых царапин.

— Ах, так?!

С решимостью шахида, готового отправиться в рай на свидание с гуриями, Ямщик оторвал дубликат от первой попавшейся куртки. Дубликат вышел плохонький, такие долго не держатся. Ну и ладно, нам долго не надо! Дождавшись, пока Арлекин снова сунется наружу, он изловчился и набросил куртку на кота. Сгреб в охапку, пока пленник не выпутался, прижал к груди:

— Ты должен дать мне шанс!

У Клауса Майне получалось лучше, но Ямщик тоже не сплоховал:

— Это не может быть концом, придурок! Ведь я все еще люблю тебя…

Песня кончилась, зал взорвался аплодисментами и воплями восторга. Рыжая морда высунулась из рукава куртки. Кот вырывался, изворачивался всем телом, брыкался, как норовистый жеребец. Куртка трещала по швам, грозя расползтись в клочья. Откуда у него столько сил, удивился Ямщик. Откуда? Старичок, да тебя хоть на кошачьи бои выставляй!

— Спасибо, спасибо! Вы — лучшие! А сейчас…

В голосе ди-джея прозвучала коварная радость:

— Scotty and Pit Bailay! «Life Is Too Short»[6]!

Колонки словно спицей проткнули. Шипящий свист, вой ветра — и на танцоров обрушился ритм. Над Ямщиком полыхнула шаровая молния. Нет, запоздало понял он, с замиранием сердца глядя на вертящийся под потолком шар, сотканный из кипящего тумана. Нет, не молния. Луч светового пистолета ударил в центр шара — ядовитой рыбы фугу, обклеенной чешуей зеркальных прямоугольничков — и голова Ямщика, как зеркало злого тролля, разлетелась мириадами сверкающих осколков.

Он дергался в конвульсиях.

Нет, не он — они.

Его лечили электрошоком.

Нет, не его — их.

Ямщик закричал, когда его рассекло, раскололо, раздробило на десятки клонов, сотни дубликатов-отражений. Все они были им; он был всеми. Клоны брызнули по залу, Ямщика — Ямщиков!!! — корежило, трепало в ритме «техно»: труппа марионеток в руках кукловодов-эпилептиков. На него (них!) натыкались танцующие лицеисты, клоны липли к подросткам, совмещались, начинали двигаться синхронно…

Арлекин рванулся. Кошачьи когти разодрали куртку вдоль рукава.

Успел! Перехватил бушующего Арлекина поперек туловища. Под пальцами, сквозь ткань, сквозь примятую шерсть — горячее, исхудавшее, мелко дрожащее от ужаса тело. Какой же он маленький!.. какой несчастный…

Вырвался, сволочь. И со всех четырех лап, рыжей ракетой — к выходу. Ну, к выходу — это ладушки, это годится. Беги, не споткнись, а я за тобой…

Кто я? Где я? За кем это я собрался?!

Техно-голос, пропущенный через приставку, уходит вниз, в инфразвук. Кажется, что старенький магнитофон «Юпитер» тянет ленту, и звук плывет, лишь драм-машина долбит и долбит без остановки. Дергаются подростки, дергаются Ямщики, сколько их ни есть; дергается в центре зала карлик из торгового центра. Ну да, карлик. А что? Кепка, кургузый пиджак, папироса в углу рта. Карлик пляшет, ловко попадая в такт; карлики пляшут… Клоны? Фантомы шара, обклеенного битыми зеркалами?! Один, второй, третий: пиджачки, кепки, папиросы. Дискотека вовне, дискотека внутри; в мозгу, в пустой столо̀вой черепа, откуда вынесли столы и стулья. «Я», «они», «мы» — липнут, сливаются, переплетаются косичками…