Красный газ - Эдуард Тополь

– Мертвый вода, – сказал Ани-Опой. – Совсем мертвый. Даже трава нету под водой, однако. Даже воздух нет в воде, однако. Убили воду.

Он не знал, как объяснить этому нерусскому гостю, что когда умирают в реках водоросли и исчезает из речной воды тот самый привкус, который отличает воду от растопленного снега, то это не просто гибель одной реки, а гибель всего вокруг – птицы никогда больше не сядут на эту воду, зверь уйдет от водопоев и погибнет, не найдя других водопоев, потому что и другие реки отравлены русскими, и оленьи пастбища вымрут вдоль берегов. А без рыбы, без птицы, без оленей и без зверя смерть придет и за всем журавлиным родом Харючи…

Он не смог объяснить это все нерусскому гостю, у него не было на то ни слов, ни желания. Но кажется, этот нерусский гость и без слов все понял. Он достал из своей сумки бутылку водки, сорвал зубами язычок алюминиевой пробки и протянул бутылку Ани-Опою…

Но может быть, не нужно Ани-Опою и всему журавлиному роду Харючи ждать, когда русские люди отравят все реки в тундре, убьют тракторами оленьи пастбища и выгонят из тундры всех зверей, до последнего лемминга? Может быть, бросить Ани-Опою чум и уйти туда, куда три дня назад ушел его старший сын Санко и еще пять парней из рода Харючи и из соседних родов, – помогать духам гнать русских из тундры? Но нет, не берут молодые стариков на это дело, смеются. Много, говорят, вы русской водки выпили, куда вам теперь против русских воевать!..

Ани-Опой стоял на пути оленьего стада, которое гнали на него собаки-лайки и соседи по стойбищу. Сплетенный из кожаных ремешков длинный тынзей был петлями свернут у него в руке, глаза искали в стаде важенку-одногодку. Конечно, можно забить и какого-нибудь ездового быка-оленя, из тех, что уже отбегали свой век или охромели, но мясо ездовых хоров и хапторок жилистое и невкусное, нельзя таким мясом угощать гостя, тем более такого гостя – из Америки!

Хотел Ани-Опой слукавить, хотел за счет этого гостя прокатить в Уренгой и за рыбу выменять там много продуктов и еще пить с этим Зигфридом много водки – вот так нехорошо хотел схитрить Ани-Опой! И за это тут же покарали его духи тундры, не дали рыбу в речке Течиде. А Зигфрид даже и не знает, как хотел схитрить Ани-Опой, и водкой угощал Ани-Опоя. Теперь нужно срочно вернуть к себе расположение духов, нужно задобрить их – принести им в жертву молодую важенку, угостить этой важенкой всех соседей по стойбищу и этого Зигфрида.

Ох, до чего вкусная водка была у Зигфрида, до чего вкусная! Конечно, он повезет его в Уренгой, завтра же повезет. Он возьмет с собой мешок беличьих шкурок, четыре лисьи шкуры и семь песцовых – из тех запасов, которые лежат в чуме на самый голодный день. И он привезет старшему сыну и его друзьям продукты на целый месяц, чтобы хорошо могли они воевать против русских. Масло привезет, соль привезет, сахар привезет и, может быть, даже табак и порох. А чем еще могут помогать старики своим детям, когда пролетает по стойбищам трехгранная стрела со знаком к восстанию и все должны идти воевать – и богатырь, и простой человек…

Топот оленьего стада накатывал все ближе. Серая масса оленьего стада неслась на Ани-Опоя, дробя копытами тундровый наст. Под ударами этих копыт промороженная тундра гудела, как шаманский бубен. Ветвистые оленьи рога качались над стадом, как волны в холодном море. Словно маленькую лодку, они то закрывали, то открывали взгляду Ани-Опоя красивую годовалую важенку со стройным торсом и высокой головой. Эх, если бы могли все ненцы собраться сразу в такое стадо, налететь на русских и одним ударом выбросить их из тундры! Но только Ваули, легендарный богатырь Ваули Пиеттомин умел выгонять русских из тундры одним ударом! И давно это было, очень давно – когда не было у русских ни самолетов, ни танков. «А теперь, – говорит Санко, – нужно иначе бить русских – нужно напугать их так, чтоб сами бежали из тундры, как зверь бежит от лесного пожара».

– Как же ты их напугаешь? – спросил Ани-Опой у сына.

– Духи научили как, – усмехнулся Санко и напомнил отцу старую ненецкую сказку, которую Ани-Опой слышал от своего деда, а тот – от своего: – «У живых врагов уши и хотэ отрезали и заставили их свои хотэ съесть. Так отцы за свою кровь мстили, так сыновья и делают»…

Стадо почти поравнялось с Ани-Опоем, уже двадцать метров было до их серой массы. Ани-Опой должен перестать думать. Ани-Опой должен сжаться пружиной, словно не кожаному тынзею, а ему самому лететь сейчас к этой красивой важенке с темными большими глазами и нежными ушами. Сейчас!

– Хо! – Ани-Опой метнул свой тынзей.

Аркан змеей мелькнул в воздухе и захлестнул шею важенки. Как подсеченная, важенка рухнула в снег, перевернулась через голову, всей своей тушей волоча за собой Ани-Опоя. Но нет, крепкая еще рука у Ани-Опоя, и ноги крепкие, даже после стакана водки он может заарканить оленя и устоять на ногах! Напрасно Санко называет его стариком…

Оленье стадо промчалось мимо, лишь пойманная важенка осталась, поднялась на ноги. Два ненца, помогая Ани-Опою, метнулись к ней, набросили ей на шею еще одну петлю из тынзея и стали по обе стороны ее головы. Каждый держал в руке по концу тынзея. Резкий и сильный рывок этих концов – и мгновенно задушенная важенка, выгнув шею и медленно подгибая под себя задние ноги, грузно осела на снег.

Только теперь Ани-Опой достал из-за пояса охотничий нож с резной ручкой из моржовой кости. Это русские убивают своих домашних животных ножом или, как слышал Ани-Опой, даже топором! Мучают животных и зря проливают ценную кровь. Нет, ни один ненец не убьет оленя ножом, это грех перед тундрой и духами!

Быстро и ловко Ани-Опой сделал на шкуре задушенной важенки надрез в задней ноге и продолжил его до конца туловища. Ни капли крови не появилось из надреза, потому что только шкуру надрезал Ани-Опой – не мясо. В этот надрез вложил нож и стал отдирать шкуру от туловища – левой рукой тянул за конец шкуры у надреза, а кулаком правой давил на тушу в том месте, где шкура отделялась от мышц. Под его ловкими руками шкура снималась легко, как платье…

Зигфрид со смешанным чувством брезгливости и любопытства следил за этой виртуозной работой.

Через несколько минут вся шкура оленихи лежала на снегу шерстью книзу – без кусочка подкожной клетчатки, без крови – только чистая и гладкая мездра. На этой шкуре, как на подстилке, лежала голая оленья туша.

Ненцы уселись вокруг этого своеобразного стола.

– Иди сюда, однако! Аурдать[18]будем! – крикнул Зигфриду Ани-Опой и осторожно вскрыл ножом брюшную полость и грудную клетку важенки. Второй надрез у спины, и вот уже вместе с ребрами снята вся боковая часть туши, а еще через минуту Ани-Опой вывалил на землю внутренности важенки. И снова ни капли крови не вылилось из туши.

Кто-то из ненцев оттащил эти внутренности в сторону, подальше, отдал собакам.

А Ани-Опой опустился перед тушей на колени, сунул руку куда-то под горло важенки. Сильный рывок – и из разорванного дыхательного горла важенки хлынула алая кровь. Она быстро заполнила внутреннюю полость животного; в ней, как в супе, плавали сердце и легкие. И над этим алым «супом» поднимался пар – кровь была еще теплая, нет – горячая…