Дракула. Последняя исповедь - Крис Хамфрис

Никколо Макиавелли. Государь

Замок Поэнари, 1481 год

До сих пор в зале замка был в основном слышен голос женщины. Он держал всех присутствующих в напряжении, в нем все еще проскальзывало былое очарование, покорявшее даже князей. Оно лишь добавляло привлекательности и без того интригующему повествованию. Монахи записывали ее слова. История, которая раскрылась перед слушателями, захватила и их умы, и саму рассказчицу. Каждый из них рисовал в воображении собственную картину, представлял себе события, исходя из своих требований и желаний.

Все содрогнулись, когда наконец заговорил отшельник. Прежде он лишь время от времени высказывал свои суждения. Людям, собравшимся в этом зале, казалось, что ни единой душе на свете Влад не раскрыл правды о том, что ему пришлось пережить в Токате. Два самых близких к нему человека замечали в его глазах тень ужасных испытаний, но до этого момента никто точно не знал, каковы они были. Когда отшельник говорил, слезы катились по лицам слушателей.

Каждый из них по-своему воспринимал этот рассказ, и у каждого были свои причины внимательно вслушиваться в него. Только тогда, когда повествование о первом коротком правлении Дракулы подошло к концу, все присутствующие позволили себе расслабиться и вспомнили, где они находятся.

Хорвати наконец поднялся и направился к столу. Кардинал поворчал от боли в ногах, отекших от неподвижности, и направился за ним.

Петру дал знак подчиненному, чтобы в исповедальни принесли еще воды и хлеба, а потом присоединился к графу и священнослужителю.

— Неужели все это правда? — спросил он задумчиво.

Граф повернулся к нему.

— А что, собственно, спатар? — ответил он вопросом на вопрос, пережевывая хлеб и козий сыр.

— То, что они сказали. — Взволнованный Петру указал на исповедальни. — То, что Дракула пришел к власти при помощи мусульман? Что он взошел на трон, но не устраивал кровопролития?

— В первый раз он пробыл на троне всего два месяца, — усмехнулся Хорвати. — А на то, чтобы организовать резню, нужно время.

— Но турки?!

— Мы все были связаны с ними, молодой человек. — Кардинал отпил довольно большой глоток вина.

Теперь оно даже нравилось ему. Это вино, конечно, не было похоже на тот мягкий, бархатистый напиток, который производили у него в Урбино, но его жестковатый вкус даже как-то соответствовал окружающей обстановке и рассказам, которые здесь прозвучали и постепенно стали весьма интересны Гримани.

— Что говорили эти деятели греческой церкви в Константинополе перед его падением? Они заявляли, что чалма гораздо больше подойдет святой Софии, чем митра. — Он скривил губы. — Что ж, их желание исполнилось. То, что когда-то считалось величайшим собором христианского мира, теперь мечеть. — Гримани вздохнул. — Все трудности в отношениях двух христианских церквей проистекают из того, что друг друга мы ненавидим ничуть не меньше, чем мусульман, а может быть, даже больше. Мы услышали сегодня слова, которые сказал Влад перед метанием копий на поле для джерида. Это правда. Мы можем соединить наши усилия и захватить Иерусалим, но не способны оставаться вместе достаточно долго, чтобы удержать его.

Он помолчал, снова отпил вина, потом продолжил:

— Нам всегда нужен какой-то особый повод для того, чтобы объединиться.

Граф внимательно смотрел на клирика, стараясь уловить в его словах надежду, столь важную для приверженцев ордена Дракона и для спасения своей собственной души. Ведь они приехали сюда именно для того, чтобы убедить этого человека, который должен был, в свою очередь, повлиять на Папу.

— Возможно, таким поводом послужит орден Дракона, ваше преосвященство? — едва слышно проговорил он, наклонившись к кардиналу.

Гримани вскинул глаза.

— Но Дракула перестал быть марионеткой? — довольно резко прервал их Петру, отвлекшийся от колбасы. — Как этот турецкий педераст, — он с презрением произнес это слово, — превратился в князя Цепеша, стал легендой?

— Если вы слегка успокоитесь, спатар, то мы обязательно услышим об этом, — раздраженно ответил ему граф.

Гримани хранил молчание и только тщательно пережевывал сыр.

Вельможа вздохнул и поспешно продолжил:

— Однако позвольте мне добавить для протокола несколько деталей в жизнеописание Дракулы. Мы ведь не в состоянии слушать рассказ о каждом дне и каждом годе, которые он провел в скитаниях.

Хорвати допил вино, поставил бокал его на стол, вернулся к креслу и сел. Гримани вяло последовал за ним, почесывая голову.

— Скитания, — пробормотал он. — Мы так поняли, что он направился к своему дяде.

Хорвати обернулся к исповедальням и произнес, повысив голос:

— Для протокола.

Писцы немедленно взялись за перья.

— Дядя нашего героя, князь Молдавии Богдан, был убит одним из своих братьев через три года после того, как Дракула приехал к его двору, то есть в тысяча четыреста пятьдесят первом году. Владу снова пришлось бежать, на этот раз к своему двоюродному брату Стефану, сыну Богдана.

Спатар улыбнулся. Наконец-то прозвучало имя, которое ни у кого не вызывало сомнений.

— Стефан сель Маре. — Он обернулся к кардиналу. — «Сель маре» значит «великий», ваше преосвященство. Он действительно таков, гроза всех турок, величайший из христианских героев.

— В самом деле герой? — Граф нахмурился. — Или еще один прагматик? Он тоже не брезговал иметь дело с турками, когда намеревался прихватить себе земли своих единоверцев. Мне приходилось сражаться и на его стороне, и против него. Ладно. — Он пожал плечами. — В тысяча четыреста пятьдесят первом году Стефан был всего лишь одним из претендентов на престол Молдавии. В кошельке у него хватало золота, но он очень нуждался в герое, который помог бы ему вернуть отцовский трон. Таким оказался Влад. Вместе с ним, как я понимаю, действовал тот человек, который сейчас находится здесь.

Он взглянул на исповедальню, которую занимал Ион, потом снова повысил голос, чтобы его слышали писцы:

— Беглецы были предоставлены самим себе. Они скитались, в отчаянии, без гроша в кармане, прикрывая друг друга от предательского удара, научились спать чутко, позволяли себе лишь ненадолго сомкнуть глаза.

Петру подошел к своему креслу.

— Однако Дракула вернул себе трон, сдержав клятву, — заметил спатар.

— Да, и к этому времени он уже знал, как удержать его.

— Как же?

Хорвати посмотрел на молодого воина.

— Вы помните, мой друг, что случилось в тысяча четыреста пятьдесят третьем году? — спросил он, и в голосе его прозвучала явная насмешка.

Спатар сразу уловил ее.