Пурпурные реки - Жан-Кристоф Гранже

Карим присел на деревянную трибуну и загляделся на «учеников чародея». Внутренний голос подсказывал ему, что нужно остаться и расспросить этих людей. Наконец один из Бразеро обратил на него внимание. Прервав работу, но не выпуская из рук тлеющего факела, он направился к незваному гостю. Ему не было, вероятно, и тридцати лет, но из-за глубоких морщин, избороздивших его лицо, он казался вдвое старше. Темные волосы, темная кожа, темные глаза – казалось, весь он опален огнем, с которым постоянно имел дело. Он смотрел настороженно и двигался со звериной грацией человека, в любую минуту готового отразить нападение.

– Ты из наших? – спросил он.

– Из каких «ваших»?

– Ну, из цирковых. Ищешь работенку?

– Нет, я полицейский.

– Сыщик?

Циркач подошел ближе и поставил ногу на ступеньку прямо под Каримом.

– Ну, парень, видок у тебя, прямо скажем, не сыщицкий.

Молодой араб ощутил жар, идущий от разгоряченного тела мужчины. Он ответил:

– Смотря как понимать нашу работенку.

– И чего тебе тут надо? Ты ведь не из местной конторы.

Карим промолчал. Он окинул взглядом залатанный купол, акробатов на арене, и вдруг ему пришло в голову, что в 1982 году этому типу было лет пятнадцать. Мог ли он встречаться с Жюдом? Наверняка нет. Но что-то побудило его спросить:

– Ты бывал здесь четырнадцать лет назад?

– А почему бы и нет? Этот цирк принадлежал еще моим старикам.

И тогда Карим выпалил единым духом:

– Я разыскиваю следы мальчика, который приходил сюда в те времена. Точнее, в июле восемьдесят второго года, несколько воскресений подряд. Ищу людей, которые помнят его.

Извергатель огня впился взглядом в Карима.

– Да ты шутишь, парень!

– Похож я на шутника?

– Как звали твоего мальца?

– Жюд. Жюд Итэро.

– И ты воображаешь, что кто-нибудь вспомнит мальчишку, который, может быть, заходил в наш цирк полтора десятка лет назад?!

Карим встал.

– Ты прав. Извини.

Но циркач внезапно схватил его за отвороты куртки.

– Ладно, слушай. Жюд приходил сюда. Несколько раз. Когда мы репетировали. Стоял столбом и глядел, как зачарованный... Прямо как под гипнозом – замрет на месте и смотрит, смотрит...

– Что?!

Человек поднялся на одну ступеньку и сел рядом с Каримом. Он снова заговорил, и на сыщика пахнуло запахом бензина, шедшего у него изо рта:

– Жара в то лето стояла убийственная, рельсы и те, наверное, плавились, ей-богу! Жюд заявлялся к нам четыре воскресенья подряд. Мы с ним были почти ровесники. Играли вместе. Я учил его выдыхать огонь. Ну, в общем, знаешь, как оно бывает в этом возрасте: ребятня сходится быстро – не успеешь оглянуться.

Карим сверлил Бразеро взглядом.

– И ты так хорошо все помнишь спустя четырнадцать лет?

– Но ты ведь на это и рассчитывал, верно?

Сыщик повысил голос.

– Я тебя спрашиваю, почему ты так хорошо запомнил все это.

Циркач спрыгнул вниз, сдвинул каблуки и, поднеся факел ко рту, дунул. Над факелом взвился столб огненных искр.

– А помню я, парень, оттого, что было в этом мальце кое-что особенное.

Карим вздрогнул.

– Где? На лице?

– Нет, не на лице.

– Тогда что же?

Циркач выдохнул несколько языков пламени и рассмеялся:

– А вот что, парень: Жюд-то был девчонкой.

Медленно, шаг за шагом, Карим начинал открывать истину. По словам извергателя огня, ребенок, четырежды приходивший в цирк Бразеро, был девочкой, тщательно преображенной в мальчика. Короткая стрижка, мальчишеская одежда, мальчишеские ухватки. Рассказ циркача не оставлял и тени сомнения: «Она ни разу не призналась мне в этом... Это была ее тайна, понял? Просто я сам заметил, что дело неладно. Во-первых, очень уж она была хорошенькая, прямо куколка, ей-богу! Да и голосок у нее был тоненький, девчачий. А главное – фигурка... Ей было лет десять – двенадцать, но кое-что уже начинало проклевываться. Засек я еще и другое. Она носила в глазах такие штучки, которые меняют цвет зрачков. Они у нее были сплошь черные, как чернила, таких в природе не бывает. Уж на что я был несмышленыш, а и то заметил. Она все жаловалась на резь в глазах, говорила, что боль пронизывает голову насквозь...»

Карим пытался сложить части этой головоломки. Мать ребенка смертельно боялась демонов, охотившихся за ним. По этой причине она и покинула прежнее место жительства и переселилась в Сарзак. Там она взяла себе новую фамилию – Карим клял себя за то, что не догадался проверить это раньше, – сменила имя ребенка и, более того, его пол, стараясь как можно надежнее укрыть от опасности. Таким образом, его совершенно невозможно было найти и опознать. Однако два года спустя демоны появились и в этом городке, в Сарзаке. Они по-прежнему искали ребенка и могли вот-вот обнаружить его. Обнаружить ЕЕ.

И мать впала в безумную панику. Она уничтожила все документы, журналы, записи, где упоминалось имя ее дочери – пусть даже вымышленное. И главное – фотографии, ибо одно было совершенно ясно: преследователи могли не знать нового имени ребенка, но они знали его в лицо. Именно лицо они и разыскивали: оно служило доказательством, уликой. По этой-то причине они и должны были начать со школьных снимков в поисках своей жертвы. Но кто же были эти демоны? И откуда они явились?

Карим спросил Бразеро:

– Эта девочка никогда не говорила с тобой о демонах?

Молодой человек продолжал свои манипуляции с факелом.

– О демонах? Нет. Демоны... – Он с усмешкой оглянулся на своих товарищей, – ...это, скорее, мы сами. А Жюд вообще была не болтлива. Мы больше играли. Я только и успел, что научить ее плеваться огнем.

– Это ее интересовало?

– Говорю тебе: она глаз не спускала с огня. И попросила научить ее... чтобы защищаться. И защитить мать. Так она мне сказала. Странная она была, эта малышка.

– О матери она что-нибудь рассказывала?

– Нет, мать я никогда и не видел... Жюд сидела здесь часок-другой, потом смотришь – а ее уже и след простыл... Прямо как Золушка. Каждый раз она исчезала таким манером, а потом и вовсе перестала приходить.

– Больше ничего не вспомнишь? Еще какие-нибудь мелочи, странности, которые могли бы мне помочь?

– Нет.

– Например, ее имя... Она никогда не говорила, как ее зовут на самом деле?

– Нет. Но вот что интересно: она крепко держалась одного...

– Чего?

– Я было стал называть ее Джуд, на английский манер, как в одной песенке у битлов. Но она жутко злилась и все требовала, чтобы я произносил «Жюд», как французы. Так и вижу, как она складывает губки бантиком и твердит мне: «Жюд! Жюд!»