Скунскамера - Андрей Аствацатуров

— А это тогда что? — пионерзажатая кивнула в сторону Инны.

— Это — Инна Заяц, — пожал плечами Скачков.

Пионерзажатая, уже не обращая на него внимания, подскочила к Инне, приобняла ее, усадила на стул и сама присела рядом.

— Инна, ну что ты? — начала она ее утешать и, обернувшись к нам, застывшим у стенда, приказала:

— А ну-ка марш отсюда! С вами потом разберемся!

Мы вышли в коридор.

— Заяц знает, когда реветь, — сказал кто-то.

Я еще тогда успокаивал себя, что ничего страшного. Что Заяц поплачет и перестанет. Уже через несколько минут, сидя в столовой, я совершенно забыл обо всей этой истории и, как оказалось, напрасно.

На природоведении, прямо посреди урока, в класс заглянула Клавдия Васильна и со сдержанным бешенством сказала, чтобы мы после звонка немедленно поднялись в кабинет литературы. Будет классный час.

Когда мы туда пришли и сели по своим местам, Клавдия Васильна поглядела, все ли явились, и отправила Олю Семичастных на третий этаж за пионерзажатой. А нам объявила, что наш товарищ серьезно проштрафился.

— Дело дошло до завуча, — с ледяным спокойствием проинформировала она и остановила взгляд на Скачкове. Тот неуверенно усмехнулся. — Выходи, дорогой, и поведай нам, что ты опять натворил.

Скачков вышел к доске. Тут явилась пионерзажатая. Оля Семичастных из-за ее спины проскользнула в класс и юркнула на свое место. Тяжелый взгляд пионерзажатой упал на Скачкова.

— Так! — сказала она.

С другой стороны Скачкова пристально рассматривала Клавдия Васильна.

— Ну, рассказывай, как дело было, — скрестила руки на груди Клавдия Васильна.

— Ничего такого не было, — настороженно ответил Скачков.

— Как это «ничего не было»? — возмутилась пионерзажатая. — Клавдия Васильна! Скачков ребятам антисоветские стихи читал!

Клавдия Васильна прижала ладонь к правой щеке и покачала головой. Скачков растерянно улыбнулся.

— Нормальные стихи, — сказал он. — Шуточные.

— А ты их вслух почитай! — предложила пионерзажатая. — Чтобы твои товарищи, пионеры, их послушали. Ну-ка, давай!

Скачков молчал.

— Ишь, какие мы стеснительные! — язвительно сказала пионерзажатая. — А в пионерской комнате, значит, не стеснялся?

— А ребята смеялись! — наябедничала со своего места Инна Заяц.

— Так! Кто там был и смеялся? — повернулась к нам пионерзажатая.

Инна Заяц поднялась со своего места, хотя ее никто специально не вызывал.

— А ну сядь, Заяц! — послышалось с задних парт.

— Я не помню. — Она оглядела класс. — Кажется, Тайтуров.

По классу прошелестел легкий ропот.

— Обалдели, что ли? — обиженно подал голос с задней парты Юра Тайтуров. — Меня вообще там не было. Чуть что — сразу Тайтуров!

Тайтурову действительно всегда почему-то доставалось за других. В тот раз в пионерской комнате его с нами не было. Это я помнил точно.

— А кто стекло разбил на втором этаже? А кто анекдоты про Чапаева рассказывал? — напустилась на него пионерзажатая.

— Так это год назад было! — недовольно протянул Тайтуров. — И оно само разбилось. Я просто рядом стоял.

— Само?! — взбесилась пионерзажатая. — А Григорий Филиппович потом стекло вставлял!

Инна Заяц села на место. Тайтуров погрозил ей кулаком. Пионерзажатая, забыв о Тайтурове, снова перевела взгляд на Скачкова.

— Ну, так что будем делать, Скачков?

Скачков к этому моменту уже, как видно, собрался с духом и деловым тоном сказал:

— Я прочитал шуточные стихи про Олимпийского мишку. И ничего в этом страшного нет.

— Нет ничего страшного? — Круглила свои широко открытые глаза пионерзажатая. — А знаете, где сочиняют такие стихи?

Мы не знали.

— Их сочиняют в городе Мюнхене. Там на антисоветском радио работают наши враги, бывшие преступники и шпионы. Сейчас вся страна готовится к Олимпиаде, — продолжила она уже спокойно. Это событие государственного значения! Понимаете? Государственного! И оскорбляя символ Олимпиады, вы оскорбляете всю нашу страну и помогаете врагам, которые хотят помешать Олимпиаде! Международная обстановка, ребята, очень сложная, очень. В Чили — Пиночет! В Иране — этот… как его… Как стоишь?! — вдруг завопила она на Скачкова. — Вот как надо стоять!

Пионерзажатая расставила ноги и наклонила голову, показав нам макушку. Кто-то захихикал.

— А ну — тихо! — прикрикнула Клавдия Васильна и, повернувшись к пионерзажатой, которая уже встала по-нормальному, мягко сказала:

— Татьяна Андреевна! Большое вам спасибо за тревожный сигнал! Меры примем и еще проведем беседу с родителями особо непонятливых.

— Я пошла! — объявила нам пионерзажатая.

Мы дружно встали со своих мест.

— Ну что мне с вами делать? — устало сказала Клавдия Васильна, когда шаги пионерзажатой стихли в коридоре. И, взглянув на Скачкова, махнула рукой.

— Все, садись на место.

— Давайте все серьезно обсудим, — предложил Барсуков.

— А чего тут обсуждать? — удивился Старостин. Он поднял с земли суковатую палку и начал бить ею по земле. — Стырим и все тут. Кинем на первый этаж куда-нибудь за батарею, ищи-свищи. Слушай, Барсук, застегнись. Холодрыга такая.

Барсуков послушно соединил нижние края куртки и потянул молнию вверх.

— О! — поглядев на него, удовлетворенно сказал Старостин.

— Во-первых, Антохе нельзя участвовать в операции, — рассудительно заявил Барсуков. — Его сразу заметут. Подумают, что это он мстит…

— Так ведь все забыли уже… — возразил Старостин.

Скачков помалкивал. Я — тоже.

— Все равно! — упрямо сказал Барсуков. — Это риск…

— Риск — благородное дело. — Старостин изо всех сил швырнул палку через гараж в сторону школы.

— Мишка! — дернулся я.

Скачков засмеялся. Барсуков только покачал головой.

— Я предлагаю вывести Антоху из игры! — серьезно предложил Барсуков. — Кто за?

Все подняли руки. Потом опустили.

— Тогда, — Старостин поглядел в небо, — операцию поручаю… Аствацу.

Я, поколебавшись, кивнул.

Было решено начать готовиться к операции недели через две и стырить портфель, когда Заяц его где-нибудь оставит. Удобный случай представился только через месяц. У нас отменили урок природоведения и все, побросав портфели и сумки возле кабинета истории, разбрелись, кто куда. Некоторые пошли гулять к Серебке.