Теория везения. Практическое пособие по повышению вашей удачливости - Скотт Адамс

«Я, Скотт, буду отлично разговаривать».

Прошли месяцы с тех пор, как мне в голосовые связки кололи ботокс. Мой голос был так слаб и работал так непредсказуемо, что любое взаимодействие с людьми превращалось в борьбу. По натуре я оптимист, но реальность была такова, что лекарства против спастической дисфонии не существовало, и получалось, что я не смогу участвовать в разговорах до конца своей жизни.

Я не мог разговаривать по телефону, только разве что мне звонили люди, которые знали о моей ситуации и были готовы вести беседу, которая сводилась с моей стороны к коротким ответам «да» и «нет». Я не мог сам заказать еду в ресторане, не мог разговаривать с людьми на общественных мероприятиях, не мог больше продолжать ораторскую карьеру и в целом не мог радоваться жизни. У меня появились депрессии, я понимаю, что в моем положении они появились бы у большинства людей. Одиночество подтачивало силы.

Меня очень поддерживало ведение блога. Я общался, когда писал там сообщения. Люди по большей части понимали меня и оставляли замечательные комментарии и ответы. Это делало меня менее одиноким. Я становился нормальным человеком, но только отчасти.

Я не собирался провести несколько десятилетий оставшейся жизни человеком, который не может говорить. Для меня это означало попасть в персональный ад. Но я не сдавался. Я не умел сдаваться.

При неизлечимых болезнях часто прибегают к нетрадиционным методам лечения. Я попробовал большинство из них, которые не были опасны. Какой-то определенный тип сиропа от кашля не помог. Акупунктура не сработала. Минеральные добавки не помогли. Метод лечения от заикания не подошел. Три различных способа лечения голосовых проблем не имели эффекта. Техника Александера не сработала[8]. Добавки железа не помогли. Изменения в питании не помогли.

Я не мог нормально говорить уже около года. Это медленно меня убивало.

Но у меня была двухчастная система. Чтобы понять, что особенно плохо влияет на мой голос, я составил список, где отметил все известные мне факторы, включая диету, время сна, тренировок, говорения и даже количество банок диетической колы. Я пытался найти связь и понять, что приводит к ухудшениям в речи. Но обнаружить ее не мог.

Вторая часть заключалась в поисках любого упоминания словосочетания «спастическая дисфония» в медицинском контексте. К своему счастью, я был рожден в правильное время, и в поиске мне помогал Google, то есть функция Google Alerts. Я зациклился на этих ключевых словах.

При любом упоминании, найденном в пространстве Интернета, мне на почту, а затем на телефон приходило сообщение. Телефон всегда был при мне в заднем кармане брюк.

Я получал по несколько сообщений в неделю, но ни одно из них не выглядело многообещающим. Как правило, в статьях в Интернете говорилось о неизлечимости болезни, что было неудивительно, учитывая тот факт, что врачи пришли к консенсусу, что мое положение вызвано неправильной работой мозга. А это поправить невозможно.

Никто не хочет чувствовать себя одиноким и несчастным. Но есть и положительная сторона у этого состояния: возрастает желание рисковать. Если кто-нибудь предложил бы мне план, как вернуть голос, но риск того, что я умру, составил бы 50 процентов, я бы согласился не раздумывая.

Я часто проверял телефон, смотрел, нет ли сообщений от Google Alerts. И ждал. Homo sapiens существует на Земле около 150 000 лет. Я очень надеялся, что кто-то из нас где-то на планете найдет лекарство от моей болезни в то время, пока я еще буду жив, и до того, как оптимизм оставит меня и я буду уничтожен депрессией. Шансы были невелики. Но я не собирался сдаваться. В действительности я был безумно зол, а злости достаточно для того, чтобы действовать. Мое отношение не менялось: вырваться из клетки, освободить сокамерников, пристрелить надзирателей и сжечь тюрьму.

Каждый день в машине я повторял снова и снова: «Я, Скотт Адамс, буду отлично разговаривать». Я верил, что так и будет, потому что мне нужно было верить.

Много лет назад, когда мне было около тридцати, я пришел на прием к доктору со странной опухолью размером в половину шарика от пинг-понга, образовавшейся на шее. Я спросил, что бы это могло быть, и он сказал: «Ну, есть две вероятности. Или это рак, или... Я не знаю, что еще это может быть. Я запишу вас на рентген».

У меня сохранились живые воспоминания, как я сижу в приемной доктора вместе с другими пациентами, которые здесь сидели по той же причине: возможно, рак. Доктор заходил в комнату со снимками в руке и называл имена. Если снимки были хорошими, доктор тут же объявлял об этом, так что пациент даже не успевал подняться со стула. «Мистер Гонсалес? Хорошие новости. На снимке все чисто». Через минуту: «Мистер Джонсон, снимки в порядке. Все хорошо».

Затем была моя очередь. «Мистер Адамс? Пожалуйста, зайдите ко мне в кабинет».

Вот так.

Доктор показал мне рентген и сказал, что, судя по всему, это может быть рак шеи. Я тяжело опустился на стул.

Доктор объяснил, что опухоль может быть безопасна. Он сказал, что некоторые опухоли на рентгене выглядят как раковые, но они могут оказаться «одной из этих штук», а это значит, что нет ничего страшного. Он записал меня на биопсию, чтобы раз и навсегда в этом разобраться.

Я был записан на следующую неделю. Все семь дней я ходил, как кот Шредингера, ни жив ни мертв. В Сан-Франциско я жил один, и меня некому было поддержать. Я был один в однокомнатной квартире. Вместо кровати я спал на кушетке. Это была длинная неделя.

Когда я явился на процедуру, медбрат объяснил, как она проходит. Время замедлилось и начало ползти, я слышал свое сердцебиение. Медбрат объяснил, что сейчас он введет иглу в опухоль и возьмет из нее жидкость. Если там будет кровь, это может означать, что у меня рак. Если жидкость будет чистой, то это «одна из этих штук», то есть ничего страшного.

Игла вошла в меня, время еще больше замедлилось, медбрат забирал жидкость, я видел это периферийным зрением. Скажи что-нибудь, кретин! Он ведь знал, что там, с первой секунды. Он заставил меня ждать с ответом, пока не закончил процедуру.

В шприце была чистая жидкость. «Думаю, что у вас одна из этих штук», — сказал он.

Через пару минут я покинул госпиталь с небольшой повязкой и новым отношением к жизни. Еда всю неделю казалась вкуснее. Те, кто раздражал, больше не раздражали. Деревья казались пушистым чудом. Холодный ветер освежал, а не бил в лицо. И я понял, что специалисты могут ошибаться. Общение со специалистами — всегда загадка. Честны ли они? Компетентны ли? Как часто они ошибаются? По моим наблюдениям и подсчетам, специалисты в 98 процентах правы, если имеют дело с легким случаем, и только в 50 процентах случаев знают ответ, если это что-то сложное, загадочное или новое.