Спецназовец. За безупречную службу - Андрей Воронин

— Ну, и поспал бы, — с сочувствием, которого не испытывал, посоветовал Сарайкин.

— ПВО, — непонятно возразил рейдер и тут же перевел это странное высказывание на русский язык: — После войны отоспимся.

— Не так, — с невольной усмешкой поправил подполковник. — Пока война, отдохнем, после войны отработаем.

— Ну, это не про нас, — вздохнул Волчанин. — Айда?

— Айда, — решительно согласился Сарайкин, внезапно ощутивший острую потребность хоть немного расслабиться и хотя бы слегка разбавить пакостные впечатления последних суток чем-нибудь этаким, сорокаградусным.

Они пересекли млеющую под лучами послеполуденного солнца, пустую, как в выходной день, площадку перед заводоуправлением и поднялись на крыльцо административного корпуса. Вокруг стояла уже успевшая сделаться непривычной тишина: не ухала кувалда, не звенел лом, не было слышно ни гудения компрессора, ни частого, с металлическим подголоском, треска отбойного молотка. Час назад Волчанин приказал прекратить раскопки в административном и лабораторном корпусах: люди нуждались в отдыхе, да и смысла в дальнейшем ковырянии стен и полов не было никакого. Судя по действиям покойного начальника службы безопасности, тайник находился в каком-то легкодоступном, но при этом хорошо, с выдумкой замаскированном месте. Бурундук спрятал папку мимоходом, буквально на бегу, а значит, чтобы ее найти, работать нужно не ломом и кувалдой, а серым веществом. Виктор Викторович занимался этим уже вторые сутки и пока не преуспел, но это вовсе не означало, что его люди и в самом деле должны голыми руками превратить завод в груду щебня.

Из коридора первого этажа, где размещались отдел кадров, бухгалтерия, ОТИЗ и прочая конторская шушера, тянуло запахами табачного дыма и мясных консервов. Там веселой скороговоркой бормотало радио, слышались негромкие мужские голоса и смех, и Сарайкин подумал: ну, правильно! Где еще устраивать казарму, если не тут? Светлые уютные кабинетики, и в каждом — электрочайники, плитки, кипятильники, микроволновки, припрятанные по углам пакетики с заваркой, баночки с кофе, коробки конфет и печенья, шоколадки… Милое дело!

Они поднялись на второй этаж по уже основательно замусоренной лестнице, миновали пустой холл с пыльными фикусами в старомодных деревянных кадках и свернули в коридор, ведущий к кабинету директора. Истертый подошвами паркет покрывал ровный слой известковой пыли, в которой виднелись перекрывающие друг друга следы рубчатых подошв. Сарайкину послышались чьи-то шаги, и, посмотрев в ту сторону, он увидел в дальнем конце коридора удаляющуюся фигуру в черном комбинезоне, с висящим на плече дулом вниз короткоствольным автоматом. Волчанин открыл рот с явным намерением окликнуть своего подчиненного и поинтересоваться, какого дьявола тот не выполняет полученный приказ отдыхать, но боец уже скрылся за матовой стеклянной дверью, что вела на лестницу запасного выхода.

В кабинете они уселись друг напротив друга за столом для совещаний. Командир рейдеров вынул из тумбы директорского стола едва початую бутылку с пятью звездочками на этикетке, поочередно дунул в извлеченные оттуда же пузатые коньячные рюмки и стянул с головы трикотажную маску. Анатолий Павлович впервые увидел его лицо — незагорелое, с твердыми правильными чертами и надменным ртом. Волосы у «полковника Петрова» оказались густые, коротко остриженные и обильно посеребренные сединой, а на виске белела горизонтальная полоска шрама.

— Пулевое, — заметив, куда смотрит Сарайкин, сообщил рейдер. — Возьми он на полсантиметра левее, и мы бы с тобой сейчас тут не сидели…

«Чертов мазила», — подумал о неизвестном стрелке подполковник.

— Чечня? — спросил он вслух.

Рейдер отрицательно качнул головой.

— Москва, — сказал он. — Этот город, если знать места, пострашнее Чечни будет… Ну, давай за успех нашего общего дела!

Они чокнулись, выпили и закусили слегка подсохшим лимоном, который хранился на блюдечке там же, в тумбе горчаковского стола.

— А Михал Василич-то наш, оказывается, запасливый мужик, — выгрызая кислую лимонную мякоть, невнятно проговорил Сарайкин. — Вот не знал, что он на рабочем месте в одиночку керосинит!

— А что ты вообще о нем знаешь? — спросил рейдер. — Что он собой представляет, этот ваш Горчаков?

Сарайкин пожал плечами.

— Да ничего особенного, — сказал он. — На воровстве его не ловили, народ на него не жалуется — наоборот, хвалят. Грамотный, говорят, мужик, завод при нем прямо-таки расцвел, и к людям с пониманием — отпуска там, материальная помощь, если кому надо… Даже беременных не увольняет — это в наше-то время! А вообще-то, человек как человек, ничего особенного. Я, по правде сказать, удивляюсь, как это он у тебя до сих пор не раскололся. Может, и вправду ничего не знает? Чего делать-то станешь, если не расколется?

— Драпать, — спокойно ответил рейдер. — Так далеко и быстро, как смогу. За всю мю карьеру — а ее, поверь, простой и легкой не назовешь, — это будет первое проваленное задание. И, увы, последнее. Потому что в таких делах, как это, уважительные причины в расчет не принимаются.

— Напугал, — проворчал Сарайкин, пряча за язвительным, насмешливым тоном неподдельный испуг. Спрашивать, что станет с ним самим после того, как собутыльник драпанет «далеко и быстро», вряд ли стоило: Анатолий Павлович догадывался, каким будет ответ, и вовсе не горел желанием его услышать. — Что хоть за дело-то, ты можешь, наконец, объяснить?

— Меньше знаешь — крепче спишь, — ответил рейдер, наливая по второй. Он не щурясь посмотрел в окно, за которым уже налившееся предвечерней расплавленной медью солнце дрожащим кровавым пузырем сползало вниз по трубе котельной, и снова зевнул. — На самом деле знать тебе нужно только одно: что твоя доля в этом деле составляет сто тысяч зеленых американских рублей. Ни больше, ни меньше. Согласись, такая сумма стоит небольшого риска.

— Гм, — сказал Сарайкин. Он впервые услышал, о какой сумме идет речь, и был приятно впечатлен ее внушительным размером. И еще он подумал: ого! Сколько же тогда на самом деле стоит эта их синяя папка, если за более чем скромную роль мальчика на побегушках ему не глядя, как медный пятак уличному попрошайке, готовы швырнуть сто тысяч долларов?

— Что — «гм»? — разглядывая на просвет рюмку с коньяком, спросил рейдер. — О чем задумался, детина?

— О том, что пуля дешевле, — честно признался подполковник.

— Ну и дурак, — сказал Волчанин. — Что ты заладил как попугай: пуля, пуля?.. Гляди, накаркаешь! Здесь и сейчас пулю тебе отлить могу только я. А мне, повторяю, это ни к чему. Выгоды нет, понимаешь? Плачу тебе не я, это раз. За тебя мне тоже никто не собирается платить, это два. Твою долю мне никто не отдаст, это три. А даром лишний раз мараться, чтобы сэкономить этим упырям вшивые сто штук — слуга покорный!

— Вшивые сто штук, — саркастическим эхом повторил Сарайкин.

— Для них — да, именно вшивые. Так, мелочь на карманные расходы. Мне с моими ребятами, кстати, обещали немногим больше, всего двести пятьдесят — заметь, на всю компанию. Так что тебе грех обижаться, подполковник. Ну чего ты ерзаешь, что тебе на месте не сидится?