Дзержинский. Кошмарный сон буржуазии - Иосиф Уншлихт

В результате приглашения Дзержинского я в начале апреля 1924 года выехал из Берлина и 6 апреля впервые вступил на территорию СССР. Помню, какое сильное волнение овладело мной, когда наконец появились описанные много раз в литературе деревянные ворота с пятиконечной звездой и поезд, пройдя границу, остановился в Негорелом.

…В то время вокзал станции Негорелое представлял собой дряхлое деревянное здание, вроде сарая. В нем расположилось таможенное управление, пограничное управление и управление железной дороги. Для буфета места не осталось, и он помещался в снятом с рельсов товарном вагоне. Грубо сколоченная из досок лестница вела к этому «буфету». Молодым товарищам, которые не помнят, с какой быстротой росла наша страна и укреплялись социалистические порядки, покажется странным и невероятным, что буфет на пограничной станции в Негорелом в 1924 году находился в руках частника-арендатора. Что это был именно частник, я убедился на собственном опыте, так как он всучил мне, пользуясь моим невежеством, изрядное количество бумажных денег, изъятых несколько недель тому назад из употребления.

После таможенного осмотра и урегулирования прочих пограничных формальностей немногие пассажиры, переехавшие границу, пересели в советский поезд.

Поезд того времени был совершенно не похож на «Красную стрелу» или другие наши пассажирские поезда. В вагоне прямого сообщения, в котором я занял место, многие стекла были разбиты, в коридоре одно окно наполовину забито досками. Поезд всем своим видом напоминал недавно прошедшие времена гражданской войны.

…Несмотря на внешне непривлекательный облик поезда, путешествие шло точно по расписанию. Чувствовалась железная дисциплина, введенная Дзержинским во время его работы в НКПС, благодаря которой преодолевались последствия войны и интервенции на транспорте.

Сейчас от Негорелого до Москвы поезда идут 12 часов; тогда мое путешествие продолжалось 24 часа.

После приезда в Москву я должен был позвонить по телефону Дзержинскому. Я приехал в Москву в воскресенье и поэтому наивно предполагал, что застану Дзержинского дома. Оставив вещи на вокзале, я сел в трамвай. По дороге я внимательно следил за общим обликом незнакомой мне советской столицы.

Из бюро пропусков у Троицких ворот я позвонил Дзержинскому на квартиру. Его, конечно, дома не оказалось, он был на работе. Я переговорил с его женой, которая обещала сообщить ему о моем приезде. Через 15 минут она мне позвонила в бюро пропусков и сообщила, что Феликс Эдмундович очень рад моему приезду и просит остановиться у него на квартире. С работы он приедет около часа ночи и тогда поговорит со мной о делах.

Так совершенно неожиданно моя первая московская квартира оказалась в самом Кремле, чего я, по совести говоря, не ожидал и, откровенно говоря, не заслужил.

Что представляла собой в то время квартира Дзержинских? Буржуазные газеты Запада, начиная с 1918 года, регулярно сообщали о том, что народные комиссары захватили кремлевский дворец и живут в нем, занимая роскошные квартиры с великолепной обстановкой. Между тем наши руководящие работники никогда в кремлевском дворце не жили. Их квартиры были расположены в весьма непривлекательных домах, в которых жили до революции кремлевские служащие. Квартира Дзержинских помещалась в конце темного и узкого коридора, рядом с квартирами других руководящих работников. Феликс Эдмундович Дзержинский занимал с женой и сыном три небольшие комнаты. Квартира была уютная, но по ее обстановке было видно, что в ней не живут, а только ночуют: в это время Феликс Эдмундович работал по 18 часов в сутки, уезжая па работу утром и возвращаясь поздней ночью.

Устроившись на квартире, я не мог усидеть на месте и решил использовать вечер для прогулки по городу. Выйдя из Троицких ворот, я направился к Красной площади. В то время Красная площадь была не спланирована, покрыта булыжником. Через площадь проходили рельсы трамвая. Мавзолей в первом его деревянном варианте, не был еще сооружен, воздвигались только леса для его постройки. Я спустился к ухабистым, запущенным набережным. На набережных вдоль кремлевских стен лежал мусор.

Внешний облик Москвы этого времени не мог понравиться мне, инженеру, прожившему много лет в крупных городах Западной Европы. Я себе отчетливо представил, какую гигантскую работу предстоит проделать, чтобы превратить Советский Союз в зажиточную, счастливую социалистическую страну, а Москву – в достойную столицу этой страны.

Вернувшись в Кремль, я ужинал с С. С. Дзержинской и ее сыном. Ужин совсем не напоминал лукулловских пиров, которыми буржуазная печать угощала на своих страницах в течение многих лет наших вождей. Хлеб, яичница и чай – вот и весь ужин.

Ровно в час ночи прибыл Феликс Эдмундович. Увидев его высокую фигуру в серой красноармейской шинели, в известной по многим фотографиям военной фуражке, я не мог преодолеть чувства растроганности. Я сравнивал его с тем Дзержинским, которого знал в 1905 году, когда мне было 10 лет. Веселый, молодой революционер-подпольщик превратился в вождя, несущего на себе гигантскую по размаху и ответственности работу. Одно осталось неизменным – энтузиазм и энергия, которые били в 1905 году из каждого взгляда и движения молодого Феликса и которые остались неизменными до самой смерти.

Дзержинский встретил меня так, будто бы мы расстались накануне. Мы вспоминали старые времена, вспоминали, как он жил в подполье, в квартире моих родителей в Варшаве, и я, десятилетний мальчик, вел с ним серьезные беседы на политические темы.

Во время беседы Феликс Эдмундович закусывал, не успев, по-видимому, поужинать на работе. После ужина он объявил, что мы переходим к деловой части разговора. Разговор длился почти два часа – до трех часов ночи.

Во время беседы Дзержинский все больше и больше забывал свою дневную усталость и задавал мне множество вопросов. Разговор касался плана ГОЭЛРО. Я обратил внимание Феликса Эдмундовича на то, что план ГОЭЛРО (с ним я ознакомился еще за границей) взял установку на удовлетворение потребности Советского Союза только в электрической энергии и не касался снабжения Советского Союза теплом, и в частности теплом низких потенциалов, то есть теплом в виде пара и горячей воды. Все электростанции, намеченные планом ГОЭЛРО, были чисто силовыми электростанциями, то есть электростанциями, производящими лишь электрическую энергию, тогда как промышленность и население нуждаются также и в тепле…

Дзержинский очень заинтересовался этим вопросом и предложил мне организовать внутри ВСНХ СССР небольшую ячейку для обследования теплового и силового хозяйства промышленности. После этого обследования, сказал он, можно будет поднять вопрос о теплоснабжении промышленности. Я высказал опасение, что не справлюсь с организационной стороной этого дела в совершенно неизвестных мне условиях СССР. Феликс Эдмундович мне ответил:

– Вы только будьте твердо уверены в правильности ваших технических предпосылок. Если вы в них уверены – а у меня впечатление, что вы твердо знаете, чего хотите, – то с организационной стороной так или иначе справимся.

На этом наша ночная беседа закончилась.