13 дверей, за каждой волки - Лора Руби
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я прыгнула между ними, прикрыла собой тело Фрэнки, но ремень проникал сквозь меня и продолжал петь, как бы громко я ни требовала прекратить, просто прекратить, ПРЕКРАТИТЬ!
Крики Фрэнки стали хриплыми, кровь текла по ногам, и за глухими ударами собственного сердца в ушах она уже не слышала непонятного и остервенелого бормотания монахини, не чувствовала ничего, кроме огня в бедрах, пока дверь не распахнулась и не ворвалась сестра Берт. Она схватила занесенную руку сестры Джорджины.
– Nein, Джорджина, – сказала сестра Берт. – Так нельзя.
– Sie muss für ihre Sünden bestraft sein. Sie müssen alle bestraft sein[21].
– Вы же видите, что она вся в крови? Довольно!
– Sie muss lernen![22]
– Это не ее вина, Джорджина, – настаивала сестра Берт.
– Sie lernen nie![23] – взвизгнула сестра Джорджина. – Warum lernen sie nie?[24]
– Вините Гитлера! – сказала сестра Берт. – Вините фашистов! Вините вашего брата за то, что он присоединился к ним!
С бешеными глазами, в сбившемся облачении сестра Джорджина бросилась с ремнем на сестру Берт. Фрэнки скатилась со стола на пол. У меня перед глазами все затуманилось и побелело. Волк завыл.
Оконное стекло взорвалось, словно в него швырнули стул.
Я бросилась к разбитому окну. Внизу, на мостовой, распростерлась девушка с развороченным лицом и окровавленными волосами. «Нет, – произнесла она выбитой челюстью. – Пожалуйста, подождите!»
* * *
Фрэнки проснулась в лазарете. Она лежала на животе, медсестра Фрида обработала раны и перевязала. Ее помощница Беатрис, похоже, несколько месяцев назад исчезла. Фрэнки не знала, куда она делась. Лоретта знала, но пока не говорила. Лоретта сидела у постели подруги, держа ее за руку и поглаживая. Она дала Фрэнки немного воды и вытерла слезы с ее щек.
Тони тоже пришла. Она сидела с другой стороны кровати, не ерзая, не подскакивая и не дразнясь. Она смотрела на бинты, на сестру с удивлением и ужасом. Потом, не сказав ни слова, вышла. Вернулась через полчаса, таща за собой Стеллу, как упирающегося щенка. Швырнула ее к кровати.
– Тони, не надо, – сказала Лоретта. – Это того не стоит.
Тони не обратила внимания на ее слова.
– Смотри! – Она показала бинты на бедрах сестры. – Смотри, что ты наделала!
– Это не я, а сестра Джорджина, – проговорила Стелла, пятясь. – Не надо обвинять меня в том, что сестра сошла с ума. Я не виновата.
Тони подтащила ее обратно.
– Это ты! Это все из-за тебя!
– Ей не следовало связываться с тем парнем! – воскликнула Стелла.
– Посмотри… на… нее.
– Я ей помогала. Теперь она может раскаяться.
– Ты это сделала. Ты.
Тони несколько раз повторила слово «ты», как заклинание, пока Стелла не сломалась. И тогда Стелла впервые заплакала по-настоящему, впервые с тех пор как умерли родители, оставив ее одинокой, сиротой, которую некому погладить по руке, которой некому вытереть слезы.
* * *
Когда раны Фрэнки зажили достаточно, чтобы она могла лежать на боку, ее навестила сестра Берт. Она напряженно сидела на стуле, который ей уступила Лоретта.
– Мне так жаль, Франческа. – Сестра Берт скользила взглядом по осунувшемуся лицу девушки. – Этого не должно было произойти.
Фрэнки подумала, что утверждение слишком очевидное, чтобы его комментировать. Она попыталась отвернуться, но еще было больно двигаться.
– Вы не знали, но у сестры Джорджины был старший брат. Он жил в Берлине с ее тетей и дядей. Он недавно погиб в бою от штыка. Это… очень мучительная смерть.
Фрэнки наградила монахиню обжигающим взглядом. Обжигающим взглядом, ставшим ее отличительной чертой.
– Мне следует его пожалеть? Мне следует пожалеть ее?
Эти слова должны были резать, но ее тон был тупым, как нож для сливочного масла.
– Нет, – ответила сестра Берт. – Я не жду ничего подобного. Не сейчас. Наверное, тебя успокоит то, что ее сняли с должности и отослали в монастырь на юге штата.
– Хорошая работа, если вы этого добились, – заметила Фрэнки.
Сестра сложила руки на коленях.
– Надеюсь, что когда-нибудь ты найдешь в своем сердце прощение для нее. Не ради нее, а ради себя.
Фрэнки это было безразлично, потому она не стала отвечать, а только спросила:
– Почему разбилось окно?
– Не знаю, – сказала сестра Берт. – Может, сестра Джорджина ударила по стеклу ремнем до того, как я ее остановила.
– Я так не думаю.
– А по-твоему, что случилось?
– Я… Наверное, меня кто-то услышал.
– Я услышала тебя, Фрэнки. Господь услышал.
«Не Господь», – подумала Фрэнки. Бог слишком занят тем, что посылает сражаться на дурацкой войне тихих и мягких мальчишек.
– Наверное, меня услышал ангел.
– Наверное, так и было, – согласилась монахиня. – Ангелы повсюду вокруг нас.
Кстати об ангелах.
– А где Беатрис?
Фрэнки вспотела под бинтами, кожа чесалась.
– Беатрис перевели на другую должность.
– Вы хотите сказать, что ее тоже отослали? – спросила Фрэнки.
– Ей исполнилось восемнадцать, – сказала сестра, будто это все объясняло, и сложила пальцы домиком под подбородком. – У нее будет очень важная работа на войне.
– О… Где?
– За океаном. Там нужны сестры милосердия. Здесь она закончила обучение на медсестру.
– За океаном? А где?
– В Англии, – ответила монахиня.
– Англия! Но…
Фрэнки вообразила, как Беатрис бежит по улицам Лондона, а люфтваффе обстреливает город, сбрасывая повсюду бомбы. Она представила, как Беатрис срывает пистолет с пояса павшего солдата, прицеливается в летящий самолет и жмет на спусковой крючок, пока не кончаются пули. Потом представила, как сама все это проделывает: бежит, целится, стреляет. «Почему бы не женщина? – подумала она. – Почему бы и нет?»
– Фрэнки, нам нужно еще кое о чем поговорить.
Фрэнки потрясла головой, отгоняя видение.
– О чем?
– О твоем друге.
– Каком друге?
– О молодом человеке. Сэмюэле. Сэме.
Фрэнки не хотела говорить с сестрой о Сэме. Сэм принадлежал ей, а не сестре.
– Когда я смогу вернуться в коттедж?
Сестра Берт похлопала себя по губам сложенными домиком пальцами.
– Это я и хотела с тобой обсудить. Хотя тебя наказали сурово, излишне сурово…
– Несправедливо, вы имеете в виду?
– Сурово. И хотя сестра Джорджина не вернется, было решено…
– Кем было решено?
– …что в таких обстоятельствах…
Обстоятельства. Фрэнки махнула рукой. Сестра хочет говорить не о Сэме, она хочет поговорить о грехе. О грехе плоти.
– Мы прощались, – сказала Фрэнки, слишком уставшая и больная, чтобы спрашивать, откуда сестра узнала, и слишком опечаленная, чтобы испытывать неловкость. Фрэнки ни в чем не хотела признаваться. Не отцу Полу, который, она была уверена, ни с кем никогда не прощался. Как и сестра Берт, если не считать
