Клара и мистер Тиффани - Сьюзен Вриланд

— Вы осознаете, какова сумма общих затрат на эту вашу лампу?

— Да, я…

— Учитывая стоимость стекла, корпуса, металла, оснастки, литейной работы…

— И часов, которые я потратила на ее проектирование, и подборку и резку стекла. Время мисс Нортроп и мисс Гуви. Время и материалы Джузеппе Баратты. Я включила все. Мистер Тиффани чрезвычайно доволен ею. Он хочет как можно больше таких ламп.

— А что за расходы деревообделочной мастерской?

— Гипсовые модели хороши для создания покрашенных прототипов, но они долго не продержатся при многократном использовании. Нам потребуется делать углубления для кусочков узора гравировальной иглой. Мягкое дерево прекрасно годится для этого.

— Итак, все это обходится в двести сорок восемь долларов и тридцать центов.

— Знаю. Я подбила результат.

— Дело в том, что у нас будет цена пятьсот долларов!

— Ух! Удвоенные затраты? Я не сообразила.

Это равнялось десятимесячной стоимости моего проживания в пансионе со столованием. Подумать только: кто-то достаточно богат, чтобы купить ее. Подумать только, что это — моя первая работа!

— Как только она будет запущена в производство, потраченное на проектирование время можно не включать в расчет, — напомнила я ему.

— Мы должны быть разумными, миссис Дрисколл. Действительно, нам нужно их побольше, но не таких экстравагантных, что поглощают пропасть времени. Нельзя ли сделать так, чтобы другие, которые вы изготовили для этой модели, имели эмалевое основание вместо мозаики?

— Они тогда потеряют кое-что от качества предмета ручной работы при отсутствии стеклянных кусочков, порезанных согласно фигурным очертаниям на картоне, и, возможно, кое-что из источаемого ими свечения.

— Мне хотелось бы, чтобы вы попробовали это. Тогда цена снизилась бы и мы смогли бы выбросить больше ламп на рынок. Кто из вас знаком с эмалированием?

— Элис Гуви.

— Хорошо. Пусть она начнет заниматься этим.

— Конечно. После того как мы закончим шесть мозаичных ламп. Их пожелал иметь мистер Тиффани.

Затем я начала работу над вторым проектом. Позже мистер Тиффани и мистер Митчелл смотрели на меня как на настоящего, плодовитого дизайнера.

Вернувшись после обеда в пансионе, я увидела, как Джо Бриггз пришпиливает какие-то листочки на доску объявлений. Таланты Джо развились: иногда он выступал в роли помощника мистера Тиффани или моего, если мы работали над мозаикой, и он практически управлял отделением мужской мозаики, хотя и был моложе всех прочих.

— Что там такое? — поинтересовалась я, не желая надевать очки, пока не устроюсь за рабочим столом.

— Бал Тиффани. В этом году он состоится в его особняке. Пятнадцатого декабря.

Мой день рождения. Посреди этого роскошного празднества только я одна буду знать, что мне вечером исполнится тридцать семь лет.

— Он желает, чтобы все его служащие смотрели на его дом как на пример эстетического движения, — пояснил Джо. — Синтез всех искусств, который мы создадим в соответствии с его вкусом.

— Как будто мы уже не сделали этого.

— «Может существовать разделение труда, но не разделение мышления», — говорится здесь. Разве вам не хочется взглянуть на его особняк? Вы ничего подобного раньше не видели. Я возил туда кое-что.

— Конечно. Просто умираю от желания. Это произведет большой шум.

Было забавно наблюдать, как эти новости кругами расходились по студии, с гаданиями и предположениями, как это будет выглядеть, и оживленными обсуждениями, что надеть и кого выбрать сопровождающим.

Мое решение, кого выбрать, было принято незамедлительно. Я нацепила очки и быстро набросала шестиэтажный особняк, скопировав его с вывешенного объявления, вместе с остроконечной крышей, тремя коньками, гигантским входом с аркой и отважно подвешенной на углу башенкой. Внизу я подписала: «Если вы хотите 15 декабря исследовать это сказочное жилище, спроектированное Стэнфордом Уайтом и оформленное самим Льюисом Тиффани, то приходите на ужин в дом 44 по Ивнинг-плейс с новой законченной картиной». Это было подтасовкой, но оправданной.

Неделей позже я пришла домой с работы и нашла картину, обернутую в ткань и прислоненную к столу в гостиной. Джордж сидел на полу рядом с ней, скрестив ноги, как восточно-индийский йог.

— О, — медленно пропел он. — Не стой просто так. Взгляни.

Я подняла ткань и увидела озеро в приглушенных серо-голубых тонах, пустую серую весельную лодку, вытащенную на пляж, призрачные деревья в коричневато-красной дали и единственного летящего гуся, с белой грудью и подкрылками, черными кончиками крыльев, шеей, вытянутой вперед в неизвестное. Даже скрещенные весла бередили мое сердце.

Спешка. Рассеянность. Полет. Картина пронизана тонкостью восприятия, искренностью и серьезностью, в отличие от обычно шутливого стиля.

Джордж сидел молча с поджатыми губами, испытывая боль и ожидая.

— Это так изысканно, Джордж! Ты нарисовал его душу.

* * *

В вечер бала Джордж явился во всем блеске: в куртке из бархата цвета бургундского вина и пышном черном шелковом галстуке. Он помахал им, дабы я обратила на него внимание:

— Это на случай, если черный галстук обязателен.

Он покрутился передо мной, чтобы похвастаться своей разлетающейся, плохо сидящей курткой на одной пуговице и атласными обшлагами на рукавах.

— Похоже на куртку от пижамы, верно? — поддразнила я его. — Бесполая такая.

На секунду он надулся, а потом как с цепи сорвался.

— Это — Движение эстетического платья, истинный синоним стиля, свободные одежды, как у прерафаэлитов, привнесенные в общество Оскаром Уайльдом. Долой корсеты и удушающие бумажные воротнички! Долой ограничения! Надо либо быть произведением искусства, либо носить произведение искусства. Я думал, мистер Тиффани оценит.

— Если не он, так его жена, — вклинилась Элис.

Моя подруга пригласила мистера Йорка, потому что он — промышленный дизайнер. Так, во всяком случае, она объяснила, будто была необходимость проливать свет на причину.

Мы все четверо прибыли в настоящий особняк на углу Восточной Семьдесят второй и Мэдисон. Он занимал четыре больших участка, так что особняки Пятой авеню казались по сравнению с ним карликами. Мистер Йорк назвал его романтическим Возрождением. Вход через арку, достаточно широкую, чтобы пропустить два экипажа, едущих рядом, был снабжен двумя большими железными опускающимися решетками, которые могли опуститься и пронзить любого грабителя, который осмелится пойти на приступ.

— Не бойся. Это все понарошку, — заявил Джордж. — Это просто… стиль. Когда-нибудь это будет названо чьим-то именем.

— Так же как и пижамные куртки, вечерние платья, оперы, пейзажные витражи? — спросила я.